Внутренний дворец. Книга 1
Шрифт:
– Это ларец Луй Дамилар? – спросил Дуар, повернувшись к нам. Мы кивнули. – Где она?
– Не знаю, господин Луй, – отозвалась Усин. – На ужине её не было.
– Найдите её, – бросил евнух своим подчинённым, и все трое вышли, оставив вещи валяться как попало. В руке Дуара блестела пресловутая заколка. Если бы он не сказал, что изображает замысловатое навершие, никогда бы не подумала, что эти завитушки и есть ласточки.
– Ну вот, а нам убирайся, – проворчала Усин.
– Неужели Дамилар – воровка? – спросила я, вслед за ней войдя в комнату и начиная собирать то, что выкинули из моего ларца. – Зачем
Усин молча пожала плечами.
– И что с ней теперь будет?
– Накажут.
– Как?
– Как решит её величество.
Я прикусила губу. Тем временем в покоях поднялась лёгкая суматоха – видимо, к поиску преступницы отнеслись со всей ответственностью. И закончилась она очень быстро. Отчаянным визгом где-то совсем рядом.
Выскочив из комнатушки, мы с Усин со всех ног кинулись на звук – как-то даже боль в коленях отступила. Визжала Чжу, стоя у распахнутой двери в купальню и с ужасом глядя на то, что было внутри. Мы поспели одними из первых, и потому я смогла беспрепятственно заглянуть внутрь купальни. В первый момент мне показалось, что кто-то из служанок, собираясь мыться, подвесил к балке под потолком своё платье. Но в следующий миг я осознала, что хозяйка платья осталась в нём.
Под ногами у повешенной валялся табурет, на которые во время омовения ставили таз или кувшин. Тонкую шею Дамилар охватывала шёлковая лента – та самая, которую носили вместо кушака на поясе. Её длины с избытком хватило, чтобы обмотать и вокруг шеи, и вокруг балки.
– Господи! – по-русски сказала я, когда прибежавшие евнухи отогнали нас и принялись снимать тело. Усин оглянулась на меня, и я глупо спросила: – Это она повесилась, да?
– Может, и повесилась, – Усин помолчала и уточнила. – За воровство могут и палками забить. Уж лучше так…
– Забить? В смысле – до смерти?
– Ну да.
Так нас стало четверо. Настроение в тот вечер в комнатке, когда мы готовились ко сну, было подавленным. О происшедшем не говорили, да и вообще ни о чём не говорили, просто молча разделись и легли. Но необходимость выплеснуть случившееся всё же была сильнее воцарившихся во дворце страха и растерянности. Пусть шёпотом, но происшедшее обсуждали, хотя и на удивление недолго.
– Но зачем бы ей воровать? – поделилась я своими сомнениями с Усин на следующий день за завтраком. – Она бы всё равно не смогла эту заколку носить, и едва ли смогла бы продать. Разве что она была… ну… – есть ли тут слово «клептоманка»? – желание оказалось сильнее разума?
– Пообещай, что никому не скажешь, – Усин придвинулась ближе и понизила голос.
– Могила, – с готовностью кивнула я.
– Чего?
– Ну, буду молчать, как покойник в могиле.
– А-а… Ну, покойники, они, знаешь, тоже разные бывают. Надеюсь, Дамилар нас беспокоить не станет, мы-то перед ней ни в чём не виноваты… Говорят, что она зубы съела, а язык не сумела!
– Чего?
– Ну, болтала много.
– Дамилар? – удивилась я. Как раз она-то из всех девушек казалась мне наиболее молчаливой. Как правило, просто тихо сидела в уголке, прислушиваясь к нашим разговорам.
– Ага. Видели, как она шепталась кое с кем. Не то доносила, не то ещё чего… Вот и вынесли из дворца в белом шёлке!
Шёпотки не утихали ещё пару дней, а потом на нас навалились хлопоты по приготовлению к какому-то местному
Глава 4
И в перьях цветных в высоте засверкал
Их знак, лишь взошли колесницы на вал.
На знаке белели шнуры — для него,
Их кони в шестёрках добры — для него.
Со свитой приехал прекрасный наш гость.
О чём же рассказы пойдут у него?
Ши цзин (I, IV, 9)
– А что, дорогая сестра, – весело сказал ван Лэй, даже не успев сесть на предложенную ему подушку, – говорят, у тебя тут появился цветочек из «прибежища луны»?
– Тальо, – не поворачивая головы, бросила императрица. Вроде бы при виде её брата можно было не падать ниц, так что я ограничилась обычным женским поклоном, удивительно напоминающим европейский реверанс. Ван повернулся в нашу сторону и впервые посмотрел на императрицину свиту.
– Хм… – задумчиво произнёс он, обозрев меня с ног до головы. – Необычна. Это ж какого цвета у неё волосы? Цвета… коры тополя? Нет, пожалуй, потемнее…
– Пусть оттенок подбирают художники. Если кому-то придёт в голову её нарисовать.
– И то верно. А почему такие короткие?
– Принесла в жертву, – равнодушно сказала её величество. О-па! А ведь ей я свою придумку не повторяла. Неужели кто-то из моих товарок насплетничал самой императрице? Или сведения шли более замысловатым путём? В любом случае надо иметь в виду – всё мной сказанное может дойти куда угодно. Вплоть до самого верха.
Для её величества наступило время визитов: в честь близящегося праздника к ней с поздравлениями и подарками переходил весь гарем. Даже рядовые наложницы однажды пожаловали, хотя эти пришли все скопом, не став утруждать императрицу необходимостью давать аудиенцию каждой. Я попыталась их пересчитать интереса ради, но сбилась на четвёртом десятке. Интересно, император их хотя бы по разу попробовал?
Пожаловала также и замужняя сестра императора – правда, её мужа я не увидела, он отправился прямиком к его величеству. И вот теперь пришёл братец. Осталось только поглядеть на сына императрицы и, собственно, супруга, и можно будет сказать, что я знакома со всем императорским семейством.
Сама же императрица Илмин практически безвылазно сидела в своём дворце Полдень. Единственный визит, который она совершила, был сделан во дворец Спокойствия, в гости к Благородной супруге. До дворца Спокойствия и обратно её величество несли в паланкине евнухи, а мы, дамы и служанки, следовали за ними. Я мысленно фыркнула, что благородные господа не желают бить ноги даже в собственном доме, но путь вышел куда длиннее, чем я предполагала – по каким-то обходным дворам и галереям. У Благородной супруги тогда собралось целое общество – пришли и обе старшие жены, и несколько младших – и хозяйка дворца восхитила всех игрой на цитре. Инструмент отдалённо напоминал гусли, и, на мой взгляд, треньканье на нём прозвучало довольно бедненько.