Внутренний порок
Шрифт:
Посему, зная, что и они давние завсегдатайши «Клуба Азьятик», он направился прямиком к припляжному особняку Лурд и Мотеллы — они сегодня вечером, как выяснилось, нацелились именно в этот береговой притон на встречу со своими текущими воздыхателями, Лицами, Интересующими ФБР, Парей и Хоакином, и тем самым предлагают Доку возможность выяснить, из-за чего federales так ими интересуются, и в то же время — погребают все надежды, кои Док мог бы лелеять касаемо усовершенствованного наркотиками троесобойчика между ним одним и двумя девушками — ну, этому, как всегда грит Толстяк Домино, «никогда не бывать», так оно, впрочем, с этой парочкой обычно и бывало.
— Ничё, если я с вами?
Мотелла оделила его скептическим ОВ. [21]
— Эти сандалии у тебя маргинальны, клёша сойдут, с верхом надо что-то делать. Во, погляди, — заводя его в набитый
21
Зд.: оценивающий взгляд.
— Ещё можешь вот это надеть, — вручая ему нитку бисера любви из беспошлинного торчкового магазина «Авиалиний Кахуна», который открывался на борту всякий раз, когда лайнер оказывался в международном воздушном пространстве, — только потом верни.
— Ааххх! — Лурд меж тем в ванной, вопит, вжавшись носом в зеркало. — Снимки предоставлены НАСА!
— Тут просто свет такой, — поспешил отметить Док. — Вы отлично выглядите, ребята, отлично, честно.
Так они и выглядели, и вскоре, облачившись в согласованные платья из салона «Династия» в гонконгском «Хилтоне», девушки, повиснув у Дока на обеих руках, проследовали по переулку, где, запертая в гараже с единственным пыльным окошком, сквозь тусклое старое стекло сияла эдакая мечта — сверхъестественно вишнёвый винтажный «оберн», цветом буро-малиновый, с отделкой грецким орехом кое-где и номерной табличкой «ЛИМ УУХ».
Проездом по магистралям Сан-Диего и Портовой, жизнерадостные стюардии просвещали Дока целым списком достоинств Пари и Хоакина, посреди коего он бы обычно отключился, но поскольку интерес ФБР к мальчишкам разжёг любопытство и у него, приходилось слушать. Ну а кроме того, отвлекало от излишне самоубийственной, казалось Доку, манеры Лурд пилотировать «оберн».
По радио передавали золотую старушку «Досок», в которой рок-критики отмечали определённое влияние «Пляжных мальчиков» —
Свет не знал таких галлю-цинаций. Она крикнула: «Газуй давай, ты что?» Как тут отказать — ей 18, И она несётся в «ГТО»? Рвём на север с красного в Топанге — С визгом дым из-под колёс идёт. Под капотом моего «мустанга» Гоночный так сказочно ревёт… [Проигрыш] Морда к морде — когда ворвались В Лео Каррилло [Рифф духовой секции], Гонка гордо, не стихла на Мысе Мэгу… «Форд-мустанг» и лихой «понтии-ак» — Мчимся пьяно вдоль океана: Фанаты моторов только так и жгут. Бак забыл залить на Сан-Диего — На парах попробуй покатить, — А она мне ручкой: hasta lu-ego, — в Кали — Форнии умеют так шутить…(Док попытался прислушаться к инструментальной вставке, и хотя сквозняки на «Лео Каррилло» накладывали славные гармонии мариачи, на теноре вряд ли был Дик Харлинген, какой-то другой специалист по соло в одну-две ноты.)
Вот я на обочине хирею, Вдруг — знакомый рёв её движка. Что же на сиденье рядом с нею? Красная канистра чистяка… И рванули мы, обратно, мимо Лео Каррилло [Тот же рифф духовых], Морда к морде аж до Малибу — «Форд-мустанг» и лихой «понтии-ак», Мчимся пьяно вдоль океана — А иначе я и не могу…Девушки на
— ¡A toda madre! [22] — и: — Ништяк будет, девки! — и всё такое прочее.
— Паря и Хоакин — они та-а-акие потрясные, — до обморока заливалась Мотелла.
— ¡Seguro, ése! [23]
— Ну, вообще-то я имела в виду только Парю, про Хоакина я ж ничего сказать не могу, а?
— Почему это, Мотелла.
22
3д.: Охуеть не встать! (исп.).
23
3д.: Ну дак ещё б! (исп.).
— Ууу, как представишь, каково оно — ложиться в постель с тем, у кого имя другого человека? вытатуировано на теле?
— Не проблема, если только в постель не читать ложишься, — пробормотала Лурд.
— Дамы, дамы! — Док сделал вид, что расталкивает их, как Мо: «Рассредоточьсь!» дескать.
Док уже сообразил, что Паря и Хоакин — бывшая парочка из пехтуры, только что из Вьетнама, наконец-то вернулись в Мир, хотя до сих пор, казалось, они выполняют ответственные задания, ибо перед самым отбытием прослышали о некоем безумном плане, в котором фигурировали «конэксы», набитые наличкой США, — их транспортировали, ходило поверье, в Гонконг. Торговля долларами внутри страны официально была чревата многими долгими годами на губе, но раз деньги оказывались в нейтральных водах, если верить различным их знакомым трепачам, ситуация неизбежно менялась.
Они зарегистрировались на рейс Лурд и Мотеллы в «Кай Так», а головы им уже до того серьёзно вскружили «дарвон», бибох, пиво из гарнизонной лавки, вьетнамская шмаль и аэропортовый кофе, что они в широком спектре были неспособны поддерживать обычную самолётную болтовню, и таким вот образом, как рассказывали дамы, едва погасли табло «Пристегните ремни», Лурд с Хоакином и Мотелла с Парей соответственно оказались в соседних уборных, где ебли друг друга до утраты мозга. Катавасия продолжалась на перестое девушек в Гонконге, а контейнеры с наличкой тем временем становились всё более труднозасекаемы, не говоря уже — маловероятны, хотя Паря и Хоакин действительно пытались, когда им это позволяли затишья в восстановлении здоровья, продолжать всё более безэнтузиазменный их поиск.
«Клуб Азьятик» располагался в Сан-Педро напротив острова Терминал, из него открывался профильтрованный вид на мост Винсента Томаса. Ночью он казался прикрытым, в каком-то смысле — защищённым чем-то глубже тени: визуальное выражение конвергенции, со всего Тихоокеанского кольца, бессчётных нужд вести дела как можно неприметнее.
Стеклянная посуда за стойкой бара, коя в каком-нибудь другом типе салуна могла бы считаться слишком уж ослепительной, здесь приобрела смазанный прохладный блеск изображений в дешёвых чёрно-белых телевизорах. Официантки в чёрных шёлковых чонсамах, запечатанных красными тропическими цветами, скользили повсюду на высоких каблуках, разнося высокие узкие напитки, украшенные настоящими орхидеями, ломтиками манго и ярким аквамариновым пластиком, отлитым в такие формы, чтобы напоминали бамбук. Посетители за столиками подавались друг к другу, потом отстранялись — в медленных ритмах, словно растения под водой. Завсегдатаи стопками хлебали горячее сакэ, запивая его ледяным шампанским. Воздух был густ от дыма опийных трубок и бонгов с каннабисом, равно как и гвоздичных сигарет, малазийских сигар и «Холодков» системы исправительных наказаний, повсюду в сумраке то ярче, то тусклее пульсировали крохотные тлеющие фокусы осознания. Внизу, для ностальгирующих по Макао и утехам Фелисидад-стрит, денно и нощно не заканчивалась привилегированная партия в фантан — а также в маджонг и го по доллару за камушек — в различных альковах за бисерными занавесями.
— Итак, Док, друг мой, — предупредила Мотелла, когда они скользнули в кабинку, задрапированную какой-то тигриной шкурой, набитой на ситец оттенками лилового лака для ногтей и броской ржавчины, — не забывай, сегодня раскручиваемся мы с Лурд, поэтому, ну, только выпивка, никакой срани под зонтиками. — Дока больше чем устраивало, учитывая их неравенство доходов и прочее.
Паря и Хоакин возникли, как только клубный оркестр заперколировал живеньким исполнением «дверной» «Люди странны (когда сам странник)», — щеголяя широкополыми панамами, липовыми дизайнерскими очками и белыми гражданскими костюмами, купленными с какой-то вешалки в «Поместьях Кайзера» в Цзюлуне, — вхиляли в ногу, по шагу на такт, помахивая в воздухе указательным пальцем, и в глубь самых глухих пределов клуба.