Во имя Ишмаэля
Шрифт:
Сантовито, как обычно, курил.
— Где, черт возьми, ты был, Гвидо?
— В морге. По поводу трупа с улицы Падуи.
— А потом? — спросил Сантовито в ярости.
— Задал там несколько вопросов.
— Брехня собачья. Ты обделывал свои делишки. — Он закурил новую сигарету от окурка предыдущей, прищурившись, когда вспыхнул огонек пламени. — Ты занимаешься только свои делишками, Гвидо.
— Ты тоже, с позволения сказать.
— Иди в задницу, Гвидо. Ты понял или нет: у нас есть важное мероприятие — Черноббио?
— Для меня важнее этот тип
— А для меня — нет.
— Мне это не было ясно.
Сантовито глубоко вздохнул, стряхнул дрожащей рукой пепел, шмыгнул носом:
— Послушай, Гвидо. Плевал я на твои похождения. Делай что хочешь. Однако с условием, что сначала ты будешь делать то, чего я хочу. Договорились?
Молчание Лопеса означало невысказанное «Пошел в задницу!». Потом он спросил:
— И что бы ты хотел, чтоб я сделал, прежде чем заняться этими якобы «моими делами»?
— Прекрати сейчас же, Гвидо, ведь тебе уже недолго осталось терпеть меня. А посему продолжай заниматься этим бесполезным делом с улицей Падуи, если сначала поработаешь на меня в Черноббио. Иначе получишь сверхурочные, которые тебе и не снились. Это относится к твоим фиговым махинациям по розыску проституток и трансвеститов ради дополнительного заработка. Понял?
Он знал. Знал все о подработкахЛопеса, Калимани и других. Невозможно понять, как ему это удавалось, но он знал все. Лопес притворно вздохнул. Напустил на себя подавленный вид, опустил глаза в пол. Кость, брошенная собаке, — пусть из пластмассы, но по форме кость.
Сантовито продолжил:
— Поэтому теперь слушай меня хорошенько. Я уже говорил об этом с Калимани. В этом году в Черноббио съедутся могущественные люди. Очень могущественные. Не те промышленники, что обычно. Приедет Горбачев. Приедет Буш. Буш-старший, разумеется. Больше того, приедет Киссинджер. Эта конференция много значит для меня. Больше, чем те, что были в прошлые годы. Понял? Лопес молча кивнул.
Сантовито почесал нос, раздавил сигарету в пепельнице, но та не гасла, продолжала жалостливо дымиться. Взгляд его на мгновение стал пустым. Пустым и задумчивым.
— Они боятся, — сказал он.
— Кто боится?
— Спецслужбы. Наши и американские.
— Просочилась какая-то информация?
— Да. Уже нужно было бы беспокоиться. В этом году все рискованно. После Сиэтла их встречи все рискованны. В Давосе. В Болонье. В Праге. В Генуе.
— Но что за информация просочилась? Не так-то просто встревожить американцев. Да и потом, здесь, в Италии…
Сантовито выдвинул ящик стола, вытащил картонную папку, швырнул ее перед Лопесом.
— Забери ее и почитай. Это доклад, переданный американскими службами итальянским. Они полагают, что будет нанесен удар. Они полагают, что здесь, в Черноббио, будет нанесен удар.
— Кем?
Сантовито испустил еще один вздох. Прерывистый, глухой вздох.
— Вначале это показалось нам невероятным. Дело даже не в нашей компетенции. Ведь мы ограничимся только обеспечением безопасности. Механическая работа. Но только прежде чем начнется встреча в Черноббио, мы должны это проверить… Все сложно… Сложно и невероятно. Выглядит невероятным…
Он заложил костлявые руки, желтые, цвета никотина, за седую голову. Он казался воплощением болезни, которая мыслит. Болезни, которая, кажется, готова разразиться, но так и не разражается.
— Это проделки анархистов, Джакомо?
— Возможно. Хотя нет. Нет, американцы не боятся анархистов. Они их просто сжирают…
Новая сигарета. Металлический запах дыма повис в воздухе.
— Это какая-то секта. — Сантовито качнул головой. Он почти улыбался. — Они ищут какую-то секту.
— Секту?!
— Хм…
Информация оказалась обстоятельной. Точной. Замысел был сложным. Но какой-то момент ускользал. Все время ускользал. Это было нечто совершенно новое. Над этим следовало поработать. Как американским спецслужбам удалось восстановить происходившее почти во всей полноте? Они разговаривали час, Лопес и Сантовито проговорили целый час, упершись локтями в широкий испачканный стол из искусственного красного дерева. Лопес зевал от голода. Сантовито говорил, говорил, комкая слоги, с покрасневшими от смол и никотина глазами. Через час в пепельнице образовалась горка дымящегося, не погасшего пепла. Воздух перестал быть воздухом. А они все говорили. Высказывали скоропалительные догадки. Догадки на пустом месте. Они отталкивались от слов американского доклада, который Сантовито вручил и пересказал Лопесу. Тот должен был его внимательно изучить.
Он взял доклад, вышел из кабинета, оставив позади серый, стеклянный голос Сантовито, говорившего по телефону.
Ему показалось, что не мешает пойти, свернуть себе папироску в туалете.
Сидя в кабинке, при неверном свете, на унитазе, слишком хлипком, чтобы долго выдерживать его вес, он смешал травку с табаком на картонной папке с докладом. Закурил свою самокрутку. Воспринял как благую весть первое дерущее ощущение в горле — новый, тихий, хорошо знакомый голос открылся в нем изнутри, потек по таинственным каналам, которые воспламеняют голову и выводят отравленный воздух между лбом и ноздрями, а за этим выведением следует общее расслабление.
Открыл доклад, с трудом разобрался, в каком порядке следуют страницы и документы. Самокрутка кончилась, на бумаге, на волокнах табака остались масляные пятна. Он сидел еще несколько минут в этом тусклом, плохо освещенном пространстве.
Когда он вышел, общий рисунок был воссоздан.
Он погружался в Опасность.
Маура Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
11:20