Во мне живет вселенная
Шрифт:
– Здесь все твои воспоминания. Но в этой коробке - особенные.
Он достает мячик и рваный блокнот. Открывает его и начинает читать.
– Мне пять лет. Сегодня лето и сегодня я счастлива...
Слова растворяются, все вокруг тоже вдруг исчезает. Остается только прошлое.
На мне платье в горошек и шлепанцы. Я стою в луже и смеюсь. Холодный дождь стекает по моему лицу, он забрался под одежду и пропитал собою волосы. Я дрожу от холода, но не обращаю на это внимания. Папа стоит передо мной на четвереньках и гавкает, как собака. Он выглядит
– Ты - черный лабрадор, папа!
– смеюсь я, показывая на него пальцем. Я прыгаю, потому что не могу стоять на месте, и обрызгиваю папу из лужи. Он гавкает и спрашивает:
– И как же меня зовут?
Я чешу маленьким пальчиком голову, показывая, что размышляю над этим вопросом, и отвечаю:
– А у тебя нет имени!
– Как это нет?
– смеется папа.
– У каждого должно быть имя.
– А у тебя - нет! Бе-бе-бе!
– Ах, ты! Дразнишь меня? Ну, держись! Я тебя сейчас покусаю, так и знай!
Папа гавкает и на четвереньках пытается догнать меня. Я заливаюсь смехом, убегая от него. Некоторое время папа "не может" дотянуться до меня, а потом вдруг валит на землю и начинает щекотать.
Дождь крупными каплями падает с серого, скучного неба. А я, счастливая пятилетняя девочка, задыхаюсь от смеха. Ведь это чудесный день. Еще один чудесный дождливый день...
Передо мной снова лицо Хоупа. Он стоит на коленях с блокнотом в руках.
– Понравилось?
– спрашивает он, улыбаясь.
– Почему я не помню этого?
Хоуп пожимает плечами.
– Только сейчас не забывай, ладно?
Я часто киваю и вытираю глаза.
– Никогда не забуду! Как я могу?
Я сажусь рядом с Хоупом и опускаю голову ему на плечо.
– Ты покажешь мне еще раз?
– тихо спрашиваю я. Он молчит, а потом я слышу его тихий ответ:
– Конечно.
Тетя спрашивала, не хочу ли я переехать к ней. Я была благодарна за ее доброту и заботу, но я отказалась.
В первый раз, когда я зашла в квартиру, мне показалось, что отец гремит бутылками в комнате, но когда я забежала туда, кроме застеленной постели и пустого шкафа, ничего не увидела. Я вспомнила, как он лежал здесь, слабый и истощенный, и как глаза его ничего не выражали, словно он смотрел на меня, но видел мою маму.
Я прошла, будто призрак, по всей квартире: тут и там воспоминания вспыхивали в моем сознании, я стала их заложницей, и мне трудно было остановиться вспоминать. Я плакала от жалости к матери, которая лежала точно тряпичная кукла со стеклянными глазами на моей кровати; я плакала от жалости к отцу, который долго рыдал над ее телом.
Я села на диван и вспомнила, как он несколько недель неподвижно на нем сидел, не реагируя на мои просьбы и на мой плач, а потом вдруг подорвался и ушел, хлопнув дверью; пришел папа под утро, пьяный, в руке с бутылкой и больше с ней почти не расставался.
Я плакала от жалости к себе. Я чувствовала пустоту внутри себя, будто я вернулась в космос и снова сидела на луне, глядя на Землю, такую далекую и, кажется, чужую. Но не было рядом Хоупа, прерывающего
Я вспомнила его слова. "Прошлое всегда тянет назад" - сказал он мне. Да, он прав. Всегда был прав. Пора двигаться дальше.
Я вдохнула полной грудью и впервые ощутила, что все еще впереди. Я молода, а молодым весь мир открыт. Нужно только позволить себе быть счастливой, как бы ни неуместно это не было. Для счастья души нет запретов. И теперь я буду счастлива, и весь мир будет мне открыт, потому что нет границ. Мы свободны, как птицы. Теперь я это поняла.
Мы с Хоупом стоим на крыше. Еще темно, небо только переходит из черного в темно-синий оттенок. Мне холодно, я обхватываю себя руками и время от времени подрагиваю. Хоуп подходит ко мне и укрывает нас одеялом. Он садится, и мне приходится сесть вместе с ним.
– Ты голодна?
– спрашивает он, открывая сумку, лежащую у его ног.
– У нас есть горячие бутерброды, попкорн, чай в термосе и... и все. Больше ты ничего не хочешь?
Я смотрю на Хоупа в недоумении.
– Что?
– спрашивает он, застыв с бутербродом в руке.
– Нет ничего, - улыбаюсь я.
– Просто... сегодня не будет никаких полетов, путешествий в космос и одуванчиков размеров с мой рост? Никаких чудес?
– Одно чудо будет, - серьезно говорит Хоуп.
– Мы будем ждать рассвета.
– Рассвет? Это твое чудо?
– Это чудо всего человечества, только оно забыло об этом, - отвечает он, протягивая мне попкорн. Хоуп надевает очки и начинает неотрывно глядеть на горизонт, словно находится в кинотеатре. Я смеюсь с него, это вызывает у него улыбку, но не отвлекает от созерцания прекрасного. Я беру с него пример, разглядывая светлеющее небо над головой.
Тихо. Доносится лишь пение сверчков в траве. Лучи солнца начинают озарять линию горизонта, обхватывать небо, будто пытаются обнять; солнце обнимает и нас своим желто-оранжевым сиянием. Звезды утопают в этом утреннем свете, еще таком ярком и напористом, каком бывает только по утрам.
Я поднимаю руку, будто здороваюсь с солнцем, а оно, в ответ, просачивается через мои пальцы. Я чувствую его лучи-щупальца, теплые и ласковые.
Солнце намного больше, чем днем, оно восходит быстро и уверенно, будто хозяйка, возвратившаяся домой. Вместе с ним пробуждается и жизнь: цветы поворачивают головы, тянутся к нему, точно дети к матери; сверчки замолкают, словно в восхищении; насекомые и животные выходят из своих норок встретить первые лучи солнца; сама природа пробуждается от спячки и приветствует свою прародительницу.
Вместе с солнцем просыпается душа, и это и вправду чудесно.
Хоуп снимает очки и поворачивается ко мне. Он долго смотрит на меня, как будто пытается запомнить, а потом говорит:
– В моем присутствии больше нет нужды, Лина.
Я хочу возмутиться, но он останавливает меня взглядом.
– Мы живем всего один раз, - говорит Хоуп, взяв меня за руки.
– Я хочу, чтобы ты прочувствовала смысл этих слов. Один раз. И не будет больше шанса исполнить свои мечты. Мы не имеем роскошь тратить жизнь на то, что нам не по душе.