Во власти мечты
Шрифт:
Снова дома. Энн удивлялась, да уезжали ли они отсюда? Лондон казался чем-то далеким и нереальным, как их мечты о будущем. Какими жизнерадостными и беззаботными они были в тот вечер, когда говорили о предполагаемых мужьях! Энн отчетливо помнила, как заявила, что хочет выйти замуж за герцога. Ну что ж, на самом деле Мэриголд куда больше пристало носить герцогский титул. Энн теперь понимала, что герцогская корона вовсе не сулит умиротворения и защищенности. Это раньше она думала, что спокойная и счастливая жизнь достается титулованным особам по особому праву
Да, теперь Энн знала, что жизнь аристократов мало похожа на ту, что она рисовала в своем воображении. Но она знала, что Лондон принес ей не только разочарования.
Всю жизнь Энн старалась избегать даже упоминаний о болезнях, страданиях, душевных муках. Оказавшись в общей палате, она сначала старалась не смотреть на других больных. Они казались ей отвратительными, она почти ненавидела их.
Но мало-помалу Энн научилась смотреть на этих людей с интересом. У женщины на соседней койке оба сына погибли на войне, а сама она перенесла тяжелую операцию, но держалась всегда бодро.
— Я жива! — сказала она Энн. — Это уже кое-что, не так ли? Я часто повторяю себе: «Ну, старушка, по крайней мере ты жива».
Отчаянное, упрямое мужество этой женщины казалось невероятным. Иногда Энн готова была расплакаться, глядя на нее. А девушка с койки напротив была приблизительно ее ровесницей. Однажды субботним вечером ее сбил автобус, когда она спешила на свидание к «своему парню».
— Я первый раз надела новый костюм в тот вечер, — рассказывала она. — И надо же такому случиться! Теперь на юбке огромная дыра. А я копила на этот костюм три месяца.
Она даже не думала о сложных переломах, этот костюм казался ей важнее! И Энн поймала себя на мысли о том, как бы помочь этой девушке купить новый костюм взамен испорченного.
Постепенно она стала слушать рассказы других пациенток об их жизни, хотя раньше старательно избегала этого. Теперь ей было стыдно за себя, потому что все эти люди казались куда мужественнее, чем она сама. Все в палате будто стали одной большой семьей, — вот что вдруг осознала Энн. Она больше ни от кого не отворачивалась, ее не раздражали разговоры о чужих болячках. Эти люди стали нравиться ей, она научилась любить их всех. Как-то ночью, когда ночная медсестра с фонариком обходила палату, лучик света упал на фигурку младенца Христа у кровати Энн. В этот миг на нее словно снизошло откровение. Она поняла, что значит «любовь», поняла, какому идеалу ее отец посвятил всю свою жизнь и что помогает Салли повсюду находить друзей.
Теперь ей хотелось протянуть руки ко всему миру, отдать свою любовь и ощутить тепло любви других людей.
Когда в шесть утра медсестра пришла измерять температуру, Энн крепко спала с фигуркой младенца Христа в руке. Медсестра потом рассказывала:
— Она была такой красивой, что мне показалось, это святая передо мной.
Иногда Энн хотелось поговорить с кем-нибудь
— Дети, любите друг друга.
Энн посмотрела на их старый дом. Сейчас он казался ей символом всего, что она научилась понимать. Люди, жившие в нем, наполняли его любовью. Так и красоту обычных людей можно увидеть, только заглянув в глубину их души.
Из дома вышла Салли со стаканом молока.
— Это тебе, дорогая.
— Еще один стакан! Да что же это такое! — запротестовала Энн. — Я скоро растолстею, если так пойдет и дальше.
— Но врачи сказали, что тебе и нужно набрать вес. Так что будь хорошей девочкой и делай, что велено.
— Мне сейчас лень спорить, — улыбнулась Энн. — Я вот лежала и думала о том, как хорошо снова оказаться дома!
Лицо Салли вдруг осветилось изнутри.
— И я думала об этом. Мы снова дома, мы все! — И добавила: — Так много произошло с момента нашего отъезда.
— Правда? А я все не могу понять, уезжали ли мы отсюда вообще?
— А помнишь, как Мэриголд предложила поехать в Лондон? Какой чудесной и волнующей нам тогда казалась эта поездка.
— Мы тогда не знали, насколько непростой окажется жизнь в столице и как много придется трудиться.
— Для Мэриголд все закончилось великолепно. Я только что получила телеграмму от Питера. Они, вероятно, приедут в половине седьмого. На машине.
— Значит, им пришлось выехать очень рано.
— Для Питера это несложно, а Мэриголд поспит в дороге.
— Вот она удивится, когда найдет нас в нашем старом доме!
Салли рассмеялась:
— Хотела бы я увидеть ее лицо. Знаешь, я как раз пишу письмо викарию. Хочу поблагодарить его за то, что он позволил нам пожить в нашем доме. Очень любезно с его стороны. — Салли окинула дом взглядом, полным любви. — Милый дом, ты почти совсем не изменился, слава Богу.
— Я вчера вечером подумала, что их мебель такая же безобразная, как наша.
— О, Энн! — полушутя возмутилась Салли. — Я всегда считала, что у нас очень хорошие вещи.
— Не сомневаюсь, ты сентиментальна до глупости, сестричка.
— А разве это сентиментальность — любить свой дом? Когда вчера викарий предложил нам пожить в этом доме, пока они с женой будут в отпуске, я едва удержалась, чтобы не расцеловать его.
— О, Салли, он был бы просто ошарашен!
— Не думаю. Он прекрасно понял мои чувства, хотя я стояла, онемев от изумления, с открытым ртом и круглыми глазами. «Мы с женой слышали о болезни вашей сестры, — сказал он, — и мы подумали, что, возможно, она захочет посидеть в саду. Кроме того, вы знаете все об этом доме и лучше, чем кто-то чужой, справитесь с ним». — Салли рассмеялась снова. — От счастья я даже не смогла сразу ответить, промямлила что-то нечленораздельное.
— Думаю, они поступили очень благородно, — сказала Энн. — Ты поселишь Мэриголд в ее старой комнате?