Во власти мракобесия
Шрифт:
– Вы-то при чём тут? – Она вытерла слёзы и вздохнула. – Надо же как глупо и обидно бывает…
Николай возвращался бегом, показывая бутылку коньяка и на ходу отвинчивая крышку.
– Вот, Рита, глотните вместо капель… Пейте прямо из горла. Машковский не видит, стало быть, можно. И лучше, чтобы старик вообще ничего не знал о случившемся… Ёлки-палки, что за день такой!
Рита сделала глоток и поморщилась.
– Коля, я не смогу в таком состоянии ехать к Григорию Модестовичу. Отвезите меня, пожалуйста, домой.
– Вы уверены?
– Я прошу вас…
– Что же я скажу старику?
– Придумайте что-нибудь… Заболела я, приступ мигрени… – Она посмотрела на Игнатьева. – Вадим, проводите меня, пожалуйста.
– Разумеется. – Вадим чувствовал себя подавленным, униженным, опозоренным. «Почему у меня такое состояние? Разве я в чём-то провинился? Разве это я закатил истерику? Впрочем, это была моя жена… Но разве я в ответе за поступки этой психопатки? Нет, но я обязан был уберечь Риту от этой гнусной сцены. Боже, до чего же мне тошно. Что она теперь станет думать обо мне? Что я – муж распоясавшейся женщины, свихнувшейся на почве ревности? Я должен объясниться, иначе как она теперь будет смотреть на меня… Стоп! Почему меня так беспокоит её мнение? Разве меня что-то связывает с Ритой? Я встречаюсь с ней лишь по оперативной необходимости… Или есть что-то ещё?»
Вадим с опаской взглянул на Маргариту.
«Боже, как её красят слёзы! Что-то неведомое моему разуму пробуждается в женщинах вместе со слезами».
Его мысли перескакивали с одной женщины на другую.
«Хватит. Подаю на развод. Сегодня же отберу у Инги ключи, пусть уматывает к своим родителям. Больше нет сил терпеть».
Эммануил Боровой ввалился в дом Моржа без предварительного звонка. У него было такое лицо, будто за ним гналась свора доберманов.
– Ты откуда такой взмыленный? – удивился Морж. Он стоял в коридоре и собирался уезжать. – Что не предупредил?
– Алексей Семёнович, я в Нью-Йорк больше ни ногой. Там мне крышка.
– Ты не кипятись, Моня. – Пузыревич сунул руки в карманы, потоптался на месте и пригласил в комнату. – Толком объясни.
– Сбежал я оттуда. Меня в Штаты теперь никакими барышами не заманишь.
– С чего ж ты такой пугливый стал? Выпить хочешь?
Боровой поморщился, будто мысль о спиртном вызвала в нём глубокое отвращение, но согласился, махнув рукой:
– Давай. Махну чего-нибудь покрепче.
– Виски? Или водяры хлебнёшь?
– Пожалуй, всё-таки виски.
Морж щедро налил гостю почти половину стакана.
– А вы, Алексей Семёнович? – спросил Боровой.
– Мне сейчас с важными людьми встречаться. Не хочу, Моня, чтобы от меня разило… Выкладывай, что у тебя стряслось в твоём Нью-Йорке.
Они устроились в креслах.
– Меня прищучили! – Боровой вытаращил и без того выпученные глаза. – Счета фирмы арестованы!
– Как арестованы? Почему? – обомлел Пузыревич. – Что им теперь надо? Мы сделали, что фэбээровцы требовали. Этот сраный Кротенко ведь попал, куда они хотели?
– Да нету больше Кротенко! Нету! – воскликнул Боровой. – Вышвырнули его из правительства, выгнали взашей! Алексей Семёнович, вы разве не в курсе, что в Москве творится?
Пузыревич насупился и взял себе рюмку. Он молча выпил и повернулся к гостю.
– Что же там творится?
– Сдал нас Машковский! Получил свои комиссионные, а сам слил информацию ментам. Вот они и выкинули Кротенко из управления. Нет, я лично класть хотел на этого Кротенко и на его совокупления с ФБР, но ведь теперь меня в Америке браслеты ждут! – Он выразительно скрестил руки на запястьях. – А я эти украшения не люблю до тошноты.
– Машковский? – переспросил Морж. – Ты думаешь, что это он?.. Мать твою, да неужто Машковский?
– А кто ещё-то? Вы сами-то помозгуйте… – Боровой сделал большой глоток и зажмурился, пытаясь взять себя в руки. – Подумайте, Алексей Семёнович. Никто больше не знал о наших планах.
– Старик понятия не имел, что Кротенко связан с американцами.
– Стало быть, допёр, – возразил Моня. – Вы же знаете, что Машковский очень башковит. А мы через его сообразительность двести пятьдесят миллионов годовых потеряли. Уплыли они, как говно в канализацию! Вот вам и Машковский!
– Не может быть… – ошарашенно повторил Морж.
– Кому не может, а на меня ордер в ФБР выписан. Могу считать за счастье, что успел слинять оттуда. Так что я завтра двигаю в Израиль, ложусь на дно и не высовываю оттуда даже кончика носа.
– Значит, Машковский… – Морж начал ходить по комнате размашистыми шагами.
– Больше некому.
– Но почему? Почему он вдруг…
– Прижали на чём-нибудь дедулю, – ответил Боровой, криво усмехаясь. – Ты же знаешь, как менты действуют. Так могут при необходимости за глотку взять, что родную маму продашь за ничто.
– Двести пятьдесят миллионов долларов… – повторил Морж, всё ещё не до конца осознавая масштабы своей финансовой катастрофы. – Из-за этого старого стукача… Моня, так этот кусок нафталина может ведь и про другие дела ментам настучать…
– Надо с ним кончать. Много лишнего знает.
За Викторией Ястребовой велось наблюдение. Куда бы ни ехал её ярко-красный «фиат», за ним всюду по Москве незримо следовали машины наружного наблюдения СБП.
Николо Росси ждал Викторию перед собором Василия Блаженного. Он был в просторной пуховой куртке с наброшенным на голову капюшоном.
– Добрый день, Николо, – остановилась возле него Ястребова.
– А, Виктория, cara mia, чудесно выглядишь.
– Это часть моей профессии.
Она взяла его под руку, и они неторопливо пошли в сторону Манежной площади.
– У тебя интересная профессия, – улыбнулся итальянец.
– Не более интересная, чем у тебя. Давай о деле.
– С каждым днём ты становишься всё более деловой. Совсем не оставляешь мне времени просто полюбоваться тобой.
– Для любований и всего остального надо не на Красной площади встречаться, Николо. Говори, какое у тебя дело.