Во власти мракобесия
Шрифт:
– Справлюсь! – Никита сжал кулаки.
– Тогда иди спать…
После этого разговора они дважды выезжали на место, где Волков предполагал «работать», но ни разу интересовавший их человек не появлялся. Наконец Дмитрий сказал, что выяснил, где и когда можно подловить его…
– Я отпускаю тебя одного, – доверительно произнёс Волков, остановив автомобиль в подворотне. – Ещё раз внимательно погляди на его рожу. Не перепутай.
– Уже запомнил. По ночам его поросячью харю вижу.
– Ладно. Пойдёшь вон в тот подъезд. Поднимешься на чердак. Возле окошка, которое выходит на противоположную сторону, найдёшь за досками и трубами винтовку. На другой стороне улицы увидишь китайский ресторан. Примерься, время есть.
– Наш боров там?
– Да, у него там деловая встреча намечена… Жди, не дёргайся… Когда всё сделаешь, игрушку оставь на чердаке. Я отъеду вон туда, к табачному киоску, видишь?
– Вижу…
– Всё… Валяй… Успеха тебе…
На чердаке пахло пылью и мышами, по полу тянуло сквозняком. Возле окна, из которого кто-то предусмотрительно выставил раму со стеклом, Никита увидел сваленные в кучу полусгнившие доски и ржавые трубы. Осторожно пошарив между ними и стеной, он нащупал холодное и гладкое тело снайперской винтовки. «Здравствуй, сестрёнка», – шепнул он, вытащив оружие.
Он осмотрел улицу, опробовал, в каком положении удобнее ждать и быть готовым к выстрелу, достал из кармана горсть табаку, свалял его в комок, сунул в рот и принялся жевать. Курить было нельзя. Время ползло медленно. Никита чувствовал, как его тело всё больше наполнялось нервозностью. Ладони вспотели, пальцы застыли от холода…
И вот появился тот, кого они с Волчарой называли меж собой боровом. Мужчину сопровождали два охранника и ещё какой-то человек, долго пожимавший ему руку и что-то восторженно говоривший. Никита прицелился, поймал грудь борова и тут же выстрелил. Навинченный глушитель превратил звук выстрела в едва слышимый щелчок. Жертва качнулась назад и стукнулась затылком о стену. Никита выстрелил второй раз, успев схватить перекрестьем прицела голову уже оседающего человека…
«Вот и сделано!» – Он улыбнулся, внезапно ощутив спокойствие. Экзамен был сдан. Работа выполнена безукоризненно. Никита неторопливо отсоединил оптический прицел от винтовки, спрятал его во внутренний карман просторной куртки и быстрыми шагами покинул чердак.
Волков ждал в автомобиле, постукивая пальцами по рулю. Двигатель работал. Едва Никита прыгнул на заднее кресло, Дмитрий надавил на газ, и машина сорвалась с места.
– Всё? – спросил Волков через некоторое время, подняв глаза к зеркальцу.
– Сделано, – металлическим голосом ответил Никита.
– Наверняка?
– Да.
– Ну что ж, с крещением тебя, брат, – вздохнул Волков. – Что ты там за пазухой прячешь?
– Прицел.
– Что? – не понял Волков.
– Стекло.
– Ты ошалел, что ли? Старичок, да ты просто с ума сошёл! Надо тут же сматываться с места!
– Я и смотался, лишь на несколько секунд задержался…
– Никита, – очень строго, но стараясь не повышать голос, произнёс Волков, – никогда не бери ничего с со бой! Всё надо оставлять там! Понял?
– Нет, брат, стекло никогда не брошу…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. АПРЕЛЬ 1996
Предвыборная гонка набирала обороты. Кандидаты развили бурную агитацию, нагнетали истерию, выбрасывали в массы тонны компрометирующих друг друга материалов, всеми средствами старались оттеснить соперников, вступали в тайные сговоры, обещали невозможное.
Предвыборным штабом Ельцина руководил Олег Сосковец, на кандидатуре которого с самого начала настаивал сам президент. Однако фигура Сосковца не устраивала крупных банкиров. Гусинский и Березовский прилагали все силы, чтобы взять инициативу в свои руки. Стараясь подобраться поближе к президенту, они настояли на том, чтобы в штаб вошла дочь Ельцина – Татьяна Дьяченко. Она обладала даром влиять на отца. А уж о том, чтобы нашептать ей в уши нужную информацию, банкиры позаботились. В ход были пущены все рычаги. Татьяну приглашали на важные заседания, поручили ей заботиться об имидже президента, дав ей почувствовать себя чуть ли не главнейшей фигурой во всей предвыборной кампании. Упиваясь своей ролью, дочь Бориса Николаевича понемногу стала диктовать штабу требования, которые считала своими, но в действительности навязанные ей Борисом Березовским. В народе этого хитрого и пронырливого политикана называли Чёрным Кардиналом, приписывая ему власть, коей он на самом деле не обладал. Однако он умело подталкивал в нужную сторону Татьяну, и она выполняла всю по-настоящему чёрную работу по обработке Ельцина.
С каждым днём противоборство Сосковца и Татьяны Дьяченко становилось всё более явным. Виктор Илюшин всегда старался быть у дочери президента под рукой, вёл подробные записи, озвучивал свои замечания. Если Татьяна кивала в знак согласия, Илюшин усиливал атаку в своих выступлениях…
Противоборство набирало силу. Сторонники Сосковца, зная состояние здоровья Ельцина, не хотели, чтобы президент бегал, как мальчик, по городам и сценам. Но окружение Татьяны Дьяченко настаивало именно на таком образе президента. Заигрывая с народом, Ельцин плясал перед публикой, участвовал в гуляньях и становился всё больше похож на шута. Здоровье не позволяло ему делать то, на что его толкала родная дочь. Но Татьяна слушалась только тех, кто твердил о важности рекламных акций. «Народ – быдло. Его нужно веселить. Ничего страшного нет, что Борис Николаевич сейчас сильно устаёт. Когда победит, у него будет вдоволь времени для отдыха. Врачи у нас замечательные, даже мёртвого поставят на ноги. А вот коли Борис Николаевич не победит, то всему конец! Коммунисты нас всех на фонарных столбах вздёрнут! Вспомнят и расстрел Белого дома, и невыплату зарплаты на государственных предприятиях…» Татьяна искренне верила запугиваниям и, впадая в истерику, давила на отца: «Папа, надо вести себя активнее. Нужно в первую очередь завоевать молодёжь. Я хочу, чтобы ты появлялся на концертах самых популярных музыкальных коллективов. Ты должен двигаться, танцевать, петь…»
Ельцину приходилось трудно, но он старался выполнять всё, что требовала дочь. От частых выступлений у него пропадал голос, сердце давало постоянные сбои, силы истощались, но уколы и таблетки помогали держаться на плаву. Народ веселился, глядя на приплясывания Бориса Николаевича, а пресса и телевидение злобно атаковали президента. Никогда прежде на Ельцина не обрушивалось такого потока беспощадной критики.
Предвыборный штаб понемногу разрастался.
– Хочу довести до сведения членов совета, – заявил на очередном заседании Виктор Илюшин, – что сегодня создана аналитическая группа под руководством Анатолия Борисовича Чубайса.
– Что? – Коржаков едва не поперхнулся чаем.
– Ну да, под руководством Чубайса, – как ни в чём не бывало ответил помощник президента. – Он работает в мэрии, над офисом группы «Мост».
Члены совета переглянулись. Татьяна Дьяченко нетерпеливо дёрнула Илюшина за рукав и шепнула что-то ему на ухо. Черномырдин поднялся, как бы желая высказаться, но снова уселся за стол и погладил голову, будто успокаивая себя.
– Чубайс? – повторил Коржаков, не сумев сдержаться.
– Саша, не надо беспокоиться, – примиряющим тоном произнесла Татьяна, обращаясь к начальнику СБП. – Анатолий Борисович прекрасно справится с этой работой. У него прирождённый дар к такого рода делам.
– И что же за дар у него? – с иронией спросил Коржаков. – Я знаком только с одним его даром – умело подстилаться под американцев… Да вы знаете, что сейчас начнётся?! ЦРУ и без Чубайса на все педали давит, чтобы заставить нас плясать под их дудку, а вы ещё Чубайса нам на шею сажаете!
– Саша, успокойтесь! – почти закричала Татьяна.
Коржаков вспомнил, как в одном из отчётов он прочитал фразу: «А эта девочка полюбила власть. Мы посадили её на хороший крючок. Теперь надо сделать всё, чтобы Таня не соскочила с нашего крючка». Эти слова произнёс Березовский, обращаясь к Анатолию Чубайсу…