Во власти огненного наследства. Часть 2
Шрифт:
«Проклятье! Это сон!» – сказала она сама себе и все-таки заставила себя опустить ноги вниз и ощутить ступнями прохладный каменный пол.
«Как же все-таки мерзко! Хорошо, что это всего лишь кошмарное сновидение!» – с некоторым облегчением вздохнула она.
Где-то совсем близко завыл койот, и немногим дальше ему в ответ с надрывным хрипом засмеялась гиена.
Женщина поежилась. Перед ее мысленным взором все еще стояли эти безумные выпученные глаза и страшные оскаленные зубы.
«Брр…»
Не могло быть сомнений, впервые Аид ей приснился после ее первого посещения его храма. В ту же ночь он явился ей и, превратившись в высохшую старуху Сакхун, с жутким оскалом и злобным смехом погнался за ней, крича: «Теперь ты моя!»
Тогда она проснулась с пронзительным криком, и разбуженный Ятон спросил, что случилось? Услышав в ответ: «Сон плохой приснился», – он посоветовал поменьше есть на ночь и с недовольным видом отвернулся на другой бок. Однако, когда через пару ночей она снова разбудила его пронзительным криком, на следующий вечер он сказал ей, что лучше поспит один.
После того первого сна, в каждом следующем добавлялись какие-то новые мерзкие детали, и в целом эти кошмары стали ей снится все чаще и чаще.
Тряхнув головой, чтобы отогнать нехорошие воспоминания, Астэр почувствовала жажду и сильнейшее желание избавиться от ужасного гнилостного вкуса во рту. Она встала, подошла к столу, сняла декоративный шатер, служащий для приглушения света светильника, подлила в него масла и налила себе воды.
Снаружи снова завыл койот, и на этот раз где-то под самым окном ему ответил пронзительным криком сыч, заставив царицу вздрогнуть от неожиданности. Выругавшись, она осушила залпом чашу до дна и повернулась чтобы идти к постели. Ее взгляд невольно упал на зеркало на стене, однако, взглянув туда, она увидела вместо своего отражения страшную старуху Сакхун, криво улыбающуюся ей с одним единственным длинным зубом во рту. Пронзительно вскрикнув, Астэр швырнула чашу в отражение и схватила короткий нож, лежавший на столе. Ударившись об отполированную медь, глиняная чаша разлетелась в куски, а отражение в зеркале стало нормальным.
Стиснув зубы, злая и напуганная женщина подошла к зеркалу, держа нож в руке. С отражения на нее смотрела усталая и осунувшаяся Астэр, у которой под глазами появились темные круги, а на лице обозначились ясно очерченные морщины. И, как ни странно, но она сильно напоминала сама себе старую ворожею Сакхун.
«Будь ты проклята!» – подумала она, не зная, кого именно имеет в виду, себя или колдунью.
Снаружи ее комнаты раздался шуршащий звук. Видимо, стоящий на своем посту у ее спальни страж, услышав происходящее внутри, забеспокоился и приложил ухо к двери.
– Стража?! – крикнула царица.
Дверь тут же чуть приоткрылась, и испуганный мужской голос ответил:
– Слушаю, госпожа.
По инструкции он ни в коем случае не должен был входить к ней в спальню без приглашения, но мог слегка приоткрыть дверь, чтобы она его слышала.
– Снаружи все в порядке? – спросила она.
– Да, госпожа, – уже спокойнее ответил он.
– Тогда закрой дверь! – приказала она, и дверь тут же затворилась.
Присутствие мужчины снаружи двери немного успокоило ее.
Она посмотрела на нож и, подумав, провела им по ладони. Прикосновение холодного металла слегка отрезвило ее. Она чуть надрезала кожу, чтобы почувствовать боль, и это ее почему-то еще больше успокоило.
«Чего ему от меня надо? Может быть, ему действительно не хватает человеческой жертвы, как говорила эта старая карга? – подумал царица. – Эх, зря я продала того негодного раба этой девчонке. Он бы хорошо для этого подошел. Ну, да ладно! Что сделано, то сделано. Найдем кого-нибудь другого. Может быть, взять этого безумца, чтобы он не являлся мне больше во сне?»
От этой мысли ей стало приятно, и она, подмигнув своему отражению в зеркале, накрыла светильник декоративным шатром, снова улеглась на постель и уснула.
Нового смотрового звали Сиплый. Голос у него был на самом деле очень сиплым, и свое прозвище он получил именно за это. Хотя он бы предпочел, чтоб его звали Зорким, так как именно поэтому он и стал смотровым. Из всего нового экипажа Касатки ему, пожалуй, больше всего хотелось, чтобы судно наконец пустили на воду. После последнего пожара, когда им пришлось в полном смысле слова удирать от преследующего их римского корабля, рискуя, либо сбавить ход и достаться римлянам в добычу, либо продолжать лететь на всех парусах, и сгореть на ходу, так как ветер, которому очень способствовала скорость судна, сильно раздувал пламя. Пираты все же предпочли второе и, делая все возможное, чтобы черпать воду и заливать пожар на полном ходу, сумели-таки оторваться от римлян и уйти от погони. Однако к тому времени, когда они все же потушили пожар на Касатке, урон от огня был просто катастрофическим.
По какой-то причине большая часть прежнего экипажа сразу потеряла интерес к судну и отказалась его ремонтировать. Они поговаривали, что пиратское дело больше не прибыльно и, при той ситуации, которая утвердилась в водах средиземноморья из-за римской власти, стало неоправданно рискованным. Судну понадобились новые люди, в которых все еще не окончательно погас энтузиазм, и которые были бы заинтересованы в его восстановлении. Одним из таких оказался Сиплый, которому, по большому счету, было все равно, чем он будет заниматься на корабле; захватом других судов и грабежом, или рыбной ловлей. Его душа просто рвалась в море, и он был готов на все, лишь бы это было связано с плаванием. Он, конечно, пробовал себя и на Бегемоте, но огромное судно, выходя из бухты Логова Дракона, не спеша отправлялось в ближайший торговый порт и оставалось там на неопределенно долгий срок, пока все что можно было продать, продавалось, и все, что можно было купить, покупалось. Это было совсем не по нутру Сиплому. Ему претило все, что относилось к суше, и нравилось все, что было связано с жизнью в открытом море.
Так или иначе, но Касатку в конце концов восстановили, и теперь, когда она снова была готова к плаванию, вдруг откуда-то появились желающие на ней выйти в море, в том числе и из старого экипажа. Конечно, для некоторых это было обидно, поскольку: «Где они были, когда так нужны были люди для ее скорого восстановления!?» Однако Сиплому было все равно. Они ли, другие ли, какая разница?! Главное, что судно было исправлено и готово к плаванию, а это означало, что сбудется его, Сиплого, мечта.
Сейчас, когда последние приготовления были почти сделаны, и до отхода Касатки из бухты оставались считанные дни, новый смотровой залез на свое любимое место, самую высокую площадку на средней мачте. Ему очень нравилось взбираться наверх с обезьяньей ловкостью, зная, что в этом ему нет равных. Еще в детстве он мог взобраться быстрее всех мальчишек на любое дерево на острове, а в те дни, когда Касатка или Бегемот стояли на причале в бухте Челюсти Акулы, были для него самым лучшим временем. Он мог целые дни проводить, вися на реях и лазая по мачтам. А если ему еще и давали какое-нибудь задание, привязать трос куда-повыше, или осмолить мачту, мальчишка не помнил себя от счастья.
Итак, привычно забравшись на смотровую площадку, Сиплый взглянул вдаль, в открытое море, туда, куда с самого детства смотрел множество раз, мечтая, что однажды он там окажется. Какой-то там Бегемот… это все не то! Молодой смотровой спал и видел, что однажды он-таки сможет стать частью полноценного экипажа самого скоростного судна в этих водах – Касатки!
Ему очень нравилось, что здесь, на смотровой площадке, он на своем месте. Никто не мог так быстро сюда взобраться, и никто не видел так далеко, как он. Сиплый замечал такие мелочи и детали, которые, даже когда он был еще совсем мальцом, неоднократно спасали судно. Несколько раз он видел опасные рифы под водой, и пару раз замечал пагубную отмель. Во всех случаях экипаж успевал отреагировать и сбавить ход, что спасало судно от неприятных последствий. И хотя именно по этой причине он и осип, так как слишком громко кричал оттуда сверху, чтоб быть услышанным, но это было не так важно. Он был чрезвычайно доволен собой, что оказывался столь полезен экипажу и судну.