Во времена фараонов

Котрелл Леонард

Глава VI

ДРУЗЬЯ И ВЛЮБЛЕННЫЕ

Не трудно провести соответствующие параллели между жизнью Древнего Египта и современностью. Тем не менее, если мы хотим быть честными до конца, мы должны понимать, что карьера египетского законоведа или чиновника не совсем походила на карьеру его современного коллеги. Жизнь египетского воина, участника сирийской кампании, отличалась от жизни GI — американского солдата, воевавшего в Корее, или от жизни английского пехотинца в Малайе. Однако существует одна очень важная общечеловеческая черта, которая объединяет нас с древними египтянами и настолько приближает их к нам, что прошедшие столетия не играют никакой роли. Я имею в виду любовь. Страстность и нежность египетских любовных поэм заставляют трепетать паши сердца, несмотря на то что теплые тела, которые вдохновили их, давно уже превратились в прах, и только филологи бесстрастно исследуют строки, написанные когда-то для любимых глаз.

Тахает и Синухет встречались очень редко, и то под надзором родителей. Но молодые люди всегда находили возможность встретиться наедине. Дошедшие до нас любовные поэмы выдают нам тайны

человеческих страстей, понятные всем, кто когда-либо любил. Однако представим себе, что они находятся в разлуке. Молодая девушка Тахает принимает друзей в саду дома своих родителей. Они возлеятт возле бассейна в тени смоковниц. Одни рабы подают им вина и различные яства, другие — танцуют и поют, чтобы развлечь их. Тахает в платье из тонкого льна, с гирляндой цветов на плечах, лениво опершись на локти, слушает песню, которая называется «Цветы в саду».

Цветок мех-мех вплетаю в свои венок. Как полный мех уравновешен мехом, Так сердце у меня в ладу с твоим; И, волю дав ему, лежу в твоих объятьях. Мое желание — снадобье для глаз: При взгляде на тебя они сияют! Я нежно льну к тебе, любви ища, О мой супруг, запечатленный в сердце! Прекрасен этот час! Пусть он продлится вечность, С тех пор, как я спала с тобой, С тех пор, как ты мое возвысил сердце, Ликует ли, тоскует ли оно — Со мной не разлучайся! В моем венке — вьюнок. Я вью венок — твой юный лоб венчать. Ведь я тебе принадлежу, Как сад, Где мной взлелеяны цветы И сладко пахнущие травы. Ты выкопал прохладный водоем, И северного ветра дуновенье Приносит свежесть, Когда вдвоем гуляем у воды. Рука моя лежит в руке твоей. По телу разливается блаженство, Ликует сердце. Мы идет бок о бок… Мне голос твой — что сладкое вино. Я им жива. Еды с питьем нужнее мне Твой взгляд. (Пер. В. Потаповой)

Песня кончилась, гости довольны. Рабы вновь наполняют кубки вином. Другая певица начинает свою песню. Она подходит к сикомору и обращается к девушке, лежащей в его тени:

Шелест листвы сикомора Запаху меда подобен. Пышные ветви его Свежестью взор веселят. Грузно свисают плоды, Яшмы краснее. Листья под стать бирюзе, Лоском поспорят с глазурью. Ствол будто выбит из камня Серого с голубизной. Манит к себе сикомор, В зной навевая прохладу. Владелица сада Любимому пишет письмо И дает отнести Быстроногой садовника дочке: «Приходи погостить в окруженье подруг!» Деревья в роскошном цвету. Шатер и беседка Тебя дожидаются здесь, И домочадцы, как мальчики, рады тебе. Нагруженных пожитками слуг Выслать вперед поспеши. Предчувствие встречи с тобой Пьянее вина. Челядь сосуды несет С пивом различных сортов, Хлеба и овощи, Пряные травы, плоды в изобилье. О, приходи провести Три усладительных дня под моими ветвями! Друга сажают По правую руку прекрасной. Она опьяняет его И покорна ему. Где стояло хмельное — гости хмельные лежат. Она остается с любимым. Обыкновенье у них — Уединяться под сенью моей. Что видел — то видел… Но я не болтлив И не обмолвлюсь об этом ни словом. (Пер. В. Потаповой)

В это время Синухет, который, как все образованные египтяне, умел читать, сидел в доме отца и читал свиток папируса. Он учится на жреца, и его отец (он сейчас отдыхает под колоннадой) думает, что его сын изучает священные писания. Он, вероятно, был бы оскорблен, если бы увидел, что в действительности читает Синухет:

Когда наконец уготовишь ты ложе, слуга? Говорю тебе: Покров из виссона возьми, чтобы тело ее облегал. Только не вздумай царское класть полотно! Простого — белёного — остерегайся подавно! Тканью, что миррой пропитана, ложе укрась для нее. Быть бы мне черной рабыней, Мойщицей ног! Мог бы я вволю Кожей твоей любоваться. Рад бы стиральщнком стать я На один-единственный месяц: Платья твои отмывать От бальзама и мирры душистой. Быть бы мне перстнем с печатью на пальце твоем! Ты бы меня берегла, Как безделушку, Из тех, что жизнь услаждают. (Пер. В. Потаповой)

Солнце клонится к закату. Тени деревьев в саду становятся длиннее, и поднявшийся легкий ветерок гонит мелкую рябь по поверхности бассейна. Звуки лютен и арф тихо разносятся над водой, смешиваясь с щебетанием и смехом молодых девушек. Теперь девушка поет дуэтом с юношей. Начинает песню девушка:

Пусть приходит Брат, когда захочет, Он найдет дом открытым, Он найдет постель, покрытую лучшим полотном, И прекрасную девушку в этой постели.

Юноша отвечает:

Хорошо умеет бросать петлю Сестра, Не заботясь об уплате налога на скот. Она накидывает на меня петлю из своих волос, Она притягивает меня своими глазами, Она опутывает меня своими ожерельями, Она ставит на мне клеймо своим перстнем. (Пер А. Ахматовой)

Его партнерша опять обращается к нему:

Твоей любви отвергнуть я не в силах. Будь верен упоенью своему! Не отступлюсь от милого, хоть бейте! Хоть продержите целый день в болоте! Хоть в Сирию меня плетьми гоните, Хоть в Нубию дубьем, Хоть пальмовыми розгами — в пустыню Иль тумаками — к устью Нила. На увещеванья ваши не поддамся. Я не хочу противиться любви. Любовь к тебе вошла мне в плоть и кровь И с нпмн, как вино с водой, смешалась, Как с пряною приправой — померанец Иль с молоком душистым мед. О, поспеши к Сестре своей, Как на ристалище — летящий конь, Как бык, Стремглав бегущий к яслям. Твоя любовь — небесный дар, Огонь, воспламеняющий солому, Добычу бьющий с лету ловчий сокол. (Пер. В. Потаповой)

Однако не все молодые люди в Фивах проводили время за чтением любовных поэм или слушая любовные песни в садах. Так, например, Кенамон получил разрешение от своего отца Рехмира принять участие в охоте вместе со своим другом Сенмутом и другими юными аристократами. На охоту компания молодых людей отправилась в пустыню за Фиванские холмы. Ночью они разбивали палатки, а днем шли. Наконец они добрались до места, где надеялись хорошо поохотиться. Им было известно, что в этом районе водятся львы и леопарды. Но Сенмут сомневался, смогут ли они их найти. «Если мы повстречаем несколько газелей или каменного козла, — говорил он, — то нам уже сильно повезет».

Кенамон был настроен более оптимистично. Однако его не столько интересовала успешная охота, сколько возможность побеседовать с Сенмутом, молодым военачальником отряда колесниц, перед которым он преклонялся. Ранним утром, когда под лучами восходящего солнца зарделся песок пустыни, они затаились вблизи низкой гряды. Пока загонщики понесли легкую сеть, в которую собирались загонять дичь, оба молодых человека уселись на песок друг против друга. Кенамон с благоговением дотронулся до большого лука Сенмута; воин брал его с собой в сирийский поход. Рядом стояли слуги с колчанами, полными стрел.

— Мой отец думает, — сказал Кенамон, — что Они, [38] возможно, возвратятся в страну горных жителей весной.

— Я слышал разговоры об этом.

— Может быть, Амон даст силу его оружию. Сенмут кивает головой, улыбается, но не отвечает.

— Почему ты улыбаешься? — спрашивает Кенамон.

— Потому что у горных жителей тоже могущественные боги.

— Но победил Амон.

— Победил Менхеперра. [39] Если бы он не был великим воином, Амон вряд ли помог бы нам.

38

Фараон.

39

Тройное имя фараона Тутмоса III.