Водитель трамвая
Шрифт:
— А с такого! Ты же нарушил, значит, и получишь докладную.
— Ну что же, тогда ты тоже получишь докладную! Встречную!
— Я — а — а? — удивилась Цветкова. — Это от кого же?
— Да от меня.
— На основании чего?
Александр не спеша повернулся к ней, и, глядя с не менее обворожительной улыбкой, пояснил:
— На основании того, что наставник Цветкова превышает служебные полномочия.
— Каким же образом? — не собиралась сдаваться она.
— Использует ложь в личных интересах.
— Это какую же ложь я использую? — заверещала гадюка, начиная прыскать слюной.
— Откровенную!
— Я? Откровенную? Ты хочешь сказать, что ты не нарушал?
— Нет.
— Да я только что это видела!
—
— А какие тут нужны ещё доказательства? Ты ехал слишком быстро.
— А мне кажется — нет.
— Ты что, не можешь определить с какой скоростью ты едешь?
— Вообще-то это должен делать спидометр. А он не работает!
Цветкова зловеще усмехнулась, и, прищурившись, продолжала:
— Ну, если ты визуально не можешь определить с какой скоростью ты едешь, значит тебе пора обратно в комбинат! И учиться заново.
— Хорошо, — степенно почёсывая шершавый подбородок, отозвался Александр. — В таком случае, завтра я приду на работу, сяду, и скажу, что отказываюсь принимать вагон с неисправным спидометром на основании слов наставника Цветковой, что…
— Ладно-ладно, — перебила она его, и стала спускаться вниз по ступенькам. — Пора тобой заняться серьёзно…
Александр щёлкнул тумблером, дверь закрылась, он повернулся и поехал дальше. Докладной как вы понимаете, не последовало. И подобных историй имелось немало и у него и впоследствии у меня.
Я прекрасно помню как однажды, на меня попыталась написать докладную дорвавшаяся до власти начальница Алексеева. Выглядела она признаться, отвратительно. Короткая стрижка, странный овал лица, взгляд более подходящий укурившемуся лосю, а самое главное — косолапость. Алексеева была страшно косолапа. И к тому же толста. Кривые ноги с трудом передвигали эту тушу по планете. Как вы понимаете, она была не замужем. Вас это удивляет? Вот и меня нет. Единственная её отрада оказалась работа. Здесь она пыталась «реализоваться» и «стать человеком». Отсюда и неослабевающая энергия, направленная на единственную цель в жизни — стать маленьким начальничком. Прежде она сама коптила на трамвае по тому же двадцать восьмому маршруту, но «выбившись в люди», начала активно лазать по округе, и искать повод для написания докладных на других водителей. Сама она ездила со страшными нарушениями, довольно коряво, но длинный вечно вылизывающий до блеска одно место вышестоящим начальникам язык обеспечивал ей «белый билет». На неё не писали. И вот, как-то раз старательной рукой нарядчицы, меня забросило на двадцать восьмой маршрут. Чужой для меня. И вот на остановке «Детская поликлиника», дверь моей кабины быстро открылась, и я увидел описанную выше кикимору.
— Водитель, — обратилась она ко мне брюзжащим голосом. — На вас будет докладная. Вы продавали талончики во время движения.
В действительности я ничего не продавал. В другие разы случалось, а тогда — нет. Это была чистейшая ложь. Просто увидев на линии «чужого» водителя — с другого маршрута, эта гнида решила огрести дополнительные баллы у руководства, прогнуться, и показать, как она в поте лица работает, и тщательно выявляет нарушения. На «своих» писать ей было не совсем удобно — это в принципе не практиковалось. «Своих» начальники песочили на словах, если замечали реальные нарушения, ограничивались понуканиями. Но делали это не от любви к подчинённым, а дабы самим же, не испортить статистику по докладным на вверенных им маршрутах.
— Ничего я не продавал, — спокойно ответил я, косясь взглядом на её облик и сумку в руках.
— Мне лучше знать, — проскрипела Алексеева. — Я видела что продавали.
— Хорошо, — кивнул я, — и на вас будет докладная. Я напишу тоже.
— Вы? Напишете на меня? — воскликнула она, вздрагивая то ли от переполнявшей её злости, то ли от неожиданности.
— Да. Я. Напишу на вас.
— И что же вы напишете?
— Во-первых, то, что вы находитесь на работе не в жёлтом жилете, как оно полагается.
—
— А во-вторых, что в рабочее время вы шляетесь по магазинам вместо того чтобы выполнять свою работу.
— Я шляюсь? — в новом приступе злобы вскричала она.
— Да. Вон у вас из сумки торчит кусок колбасы, масло и бутылка водки. Я даже отсюда вижу. Я так и напишу. Что начальник Алексеева, видно купила и несёт этот наборчик своим покровителям в лице начальницы Домаревой и…
— Что — о — о? — зашипела она. — Да я… я… вы… у — у — у…
В следующий момент она выскользнула из моего вагона, и никогда больше за всё время моей работы, не подходила ко мне. Как вы думаете — была ли написана ею докладная?
Хотя, следует признать: водки я у неё не видел. А насчёт колбасы — чистая правда. Отоваривались эти дармоеды в рабочее время. Отоваривались. Причём повсеместно. И на конечных станциях их работа сводилась к питию чая (а иногда и чего покрепче), обсуждению «какие бестолковые им достались в подчинение водители», построению версий «кого подвинут наверху» и заполнением разных бумажек. Например: начинаются школьные каникулы, стало быть, детей на улицах окажется больше. Следовательно, нарастает аварийная обстановка. Дети могут попасть под трамвай. Хорошо если под «чужой». Тогда не жалко. Помер Максим и как говориться, хрен с ним. Ну, мамаша всплакнёт. Ну, папаша поседеет. Нам-то что? Одним дураком меньше. А если вдруг он попадёт под «наш» вагон? И его переедет «наш» водитель? Тут могут и на ковёр вызвать — в отдел БД например (там свои трусливые дармоеды околачиваются), и дать пробздется так, что потом на седалище не присядешь. А могут и получки лишить, а там и должности. И придётся опять самим водить! Нет, только не это! А как же посиделки с обсуждением проделок какого-нибудь Петрова — Сидорова? А как же походы в магазин и практически свободный график? Как же власть? Если мы её потеряем, что скажут родственники из деревни? Мы ведь там у них в большом почёте! Нет, следует немедленно разработать бумагу. А на бумаге пишется, мол, все водители тщательно проинструктированы относительно школьных каникул, подписи их прилагаются, и, стало быть — к нам (начальникам) никаких претензий предъявлять не хрена. Мы — работаем, и не зря получаем свои немаленькие неконвертируемые. И пусть теперь эти водители давят, кого хотят. Седалище прикрыто надёжно.
На деле это выглядит так: вы приезжаете на конечную, и идёте отмечать путёвку у диспетчера. Отметив, вы двигаетесь обратно, но на пути у вас вырастает оплывшая фигура начальника маршрута, которая настойчиво приглашает вас войти в его кабинет. Там начальник, осклабившись, вещает вам с умным видом, мол, пора уже браться за ум и ездить — как положено, внимательно смотря по сторонам, и не давить зазевавшихся прохожих. Хотя бы на время каникул. Соблюдать все установки мудрых начальников, и вообще, быть дисциплинированным и собранным! И знать особенности пути, где может произойти нехорошее. А дабы не быть голословным, вещающий оплывший руководитель покажет пальцем где «плохие» места находятся. После данного краткого курса занимательной трамвайной географии вам подсовывают бумагу где вы обязаны расписаться как проинструктированный. И можете проваливать на все четыре. Что вы натворите дальше, начальникам глубоко до фени, бумага — то есть на руках. А чем больше бумаги, тем как известно чище жо… Впрочем неважно.
А возвращаясь к Александру, могу сказать так: судьба обошлась с ним исключительно жестоко. К моему глубочайшему сожалению. Он не смог впоследствии работать водителем — у него началось отслоение сетчатки глаза. К полнейшему ликованию чиновников. Грустно и нелепо. Но так очень часто происходит в нашей несуразной и стремительной жизни. Это — как раз истинная проза. Мрачная, печальная, удручающая…
Александра перевели в слесаря, после чего я уже потерял связь с ним, и ничего не знаю о его дальнейшей судьбе…