Водитель трамвая
Шрифт:
Однако наступал момент, когда и столь неуступчивый канат издавал непередаваемый хрип, и, ойкнув очередной (но далеко не последний!) раз, командовал: флаги поднять! Токоприёмники вздёрнуть! После чего бессильно уползал в свою дыру в потолке, позволяя изнемогающему водителю опуститься в кресло, и выдохнуть непереносимые страдания простого народа в равнодушный оптекатель.
Следующий бой намечался на конец дня, когда загнав вагон в депо, водителю необходимо было опустить токоприёмник, и закрепить его на крючке. Тогда аттракцион повторялся, и требовал тех же усилий. И матерщины с обещанием найти другую работу и уволиться при первой возможности. Разумеется, в отдельных случаях всё зависело от конкретного вагона. Одни были
Отдельным и довольно редким шоу являлось распутывание веревки пантографа, когда это случалось прямо во время работы на линии. Говоря проще, если быстро проехать где-нибудь под мостом, верёвка могла запутаться. Когда трамвай заезжает под мост, токоприёмник опускается, повинуясь давлению, потому и требуют правила технической эксплуатации проезжать в таких местах медленно. И если она запуталась, начинал звенеть зуммер, сообщая о том, что тока нет. В этом случае, водитель был обязан залезть на крышу, и лично распутать канат. А это, признаюсь вам честно и страшно и опасно. А коли дело зимой, к тому же и холодно. Я следует заметить, всего лишь раз залезал на крышу вагона, и впредь повторять данный опыт не торопился. Впрочем, к моей радости и не пришлось. Ещё в момент моей стажировки, вышло постановление запрещающее водителям самостоятельно забираться на крышу и что-то там чинить. И совершенно справедливо, я так считаю. Не царское это дело. Да и как учат в комбинате вы уже наверняка, получили представление. Выпускали полных долбешек, выражаясь изящно. Иной, забравшись на крышу, спустился бы оттуда уже бережно накрытый простынёй и в обугленных ботинках. Направленное движение заряженных частиц знаете ли…
А до выхода означенного постановления, водители — ничего не поделаешь — лазали на крышу, и, напевая себе под нос срывающимся голосом шлягер «Прощай любимый город…» боролись с вольнолюбивым канатом.
Итак, после торжественного поднятия пантографа, Морозова перешла к рассказу об управлении трамвая.
— Здесь три педали, — говорила она, равнодушно показывая их нам. — Ходовая, тормозная, и педаль безопасности. Надеюсь, знаете уже — что это такое?
Мы дружно закивали головами.
— Так вот, как вы уже должны были узнать, педаль безопасности держите всегда. Как наступили на неё и не вздумайте даже на миг сбросить. Даже не мечтайте.
— А если она затекла? — с вновь появившейся улыбкой спросил Николаев.
— Кто — педаль? — обратился к нему Фролов.
— Да нет. Нога.
— На конечную приедете — разомнёте, — отозвалась Морозова чуть громче. — Или когда на светофоре встанете. Что вы ерунду спрашиваете? Как дети!
Геннадий понуро замолчал, ловя на себе осуждающие взгляды окружающих. Вокруг царило перешёптывание. Все шептались со всеми, делясь первоначальными впечатлениями.
— Ещё без чего нельзя категорически выезжать на линию? — строго спрашивала нас наставница. — Ну?.. Чего молчите?
Перешёптывание усилилось, но сколько-нибудь внятного ответа не последовало.
— Рассказываю сразу… чтобы не терять время… кроме всего прочего при выезде из депо вы должны обязательно проверять наличие штырей в кабине.
— Каких штырей? — послышался вопрос Лисовенко обращённый больше к своей сестре Симоновой стоявшей рядом, чем к наставнице.
— Штырей для буксировки, — терпеливо разъяснила Морозова, строго посмотрев на неё. — Вагоны все старые. Ломаются часто. И учиться буксировать придётся каждому из вас. Кроме того, в каждом вагоне всегда должна лежать сцепка. Для буксировки. Понятно? Посмотрите там
Мы всей группой проследовали в указанном направлении и убедились: сцепка на месте. Представляла она из себя здоровую железную трубу с отверстиями с двух сторон. Любой желающий может сам, разглядеть сей агрегат, прокатившись на первом подвернувшемся трамвае.
— Ну как убедились? — услышали мы вновь голос наставницы. — На месте?
— Да — а — а! — хором ответили ей наши девушки.
Молодые люди закивали по привычке головами.
— Хорошо, — продолжала она. — Теперь идите сюда. Буду вам показывать пульт управления. Что здесь к чему.
Мы вернулись обратно к первой двери, и вновь сгрудились над головой наставницы, внимательно слушая её и негромко делясь впечатлениями.
— Вот смотрите, — говорила она, показывая нам основные элементы, с которыми предстояло работать. — Для начала вам нужен звонок…
Морозова показала, где он находиться. Всем конечно очень хотелось позвенеть, но строгая наставница нам этого не разрешила.
Собственно, что собой представляет пульт вы, наверное, без моих объяснений прекрасно знаете. С виду он неказист. В работе не сложен. Если сесть в водительское кресло, то прямо перед вами окажутся три прибора, один из которых спидометр. Самое поразительное, что этот самый спидометр ни на одном вагоне никогда не работал! Никогда! Ни на одном! Хотя как нам объяснял Кирсанов, для того чтобы он ожил и так сказать выразил своё «фи» по поводу подобного к нему отношения, слесарям достаточно соединить два проводка. Но они их не соединяли. А, следовательно, узнать с какой ты скоростью в данный момент едешь не представлялось возможным. Это становилось причиной яростных споров и ругани с начальниками конечных станций любивших втихоря сесть в вагон, и проехав до конечной предъявить претензии ошарашенному водителю, дескать, последний не соблюдал скоростной режим и не выполнял ограничений при следовании на таком — то участке пути. Я обычно отвечал в подобных случаях, мол, я ни я, корова не моя, посмотрите на спидометр, малоуважаемый начальник, он не показывает, что я гнал слишком быстро, а наоборот — ведёт себя довольно спокойно.
Забавный разговор вышел как-то у одного моего хорошего знакомого по имени Александр с наставницей по фамилии Цветкова. Александру было лет сорок пять. Очень умный мужик. Не пьющий. Усатый. Добрый и справедливый. С весёлым нравом и лучезарной улыбкой. Всегда довольный жизнью. Вот такая вот редкость. Он водил трамвай мастерски. А, кроме того, изучил досконально правила дорожного движения, и правила технической эксплуатации. А также на зубок знал охрану труда. И беседовал с руководством не на их языке — истеричном и малообразованном, а на языке заумных терминов и заученных пунктов из правил. Что означенное руководство сильно выводило из себя. Но сделать они ничего не могли. На любой их вопрос он отвечал чётко, жестко, и в случае чего немедленно ссылался на соответствующую литературу и законы. И крыть было нечем. Как-то раз, следуя по двадцать восьмому маршруту (он обычно работал на нём), и изрядно опаздывая, Александр съехал с горочки со свистом. Хотя положено притормаживать. Дело житейское, чего уж там. С кем не бывает? И вот, едва он оказался у остановки «Бассейн», как у двери его кабины нарисовалась Цветкова.
— Гонишь? — ехидно спросила она, с усмешкой болотной гадюки.
— Я? Нет. Еду нормально, — невозмутимо ответил Александр.
— Как это — нормально? — продолжала она, наслаждаясь чувством превосходства. — А кто не соблюдал ограничение скорости при съезде с наклона?
— Не знаю! Может кто-то и не соблюдал. А я ехал нормально.
— Нормально? — снова переспросила Цветкова. — Вот за твоё: «нормально» — получишь докладную.
— Это, с какого же рожна? — спокойно глядя на неё, поинтересовался он.