Водораздел
Шрифт:
У Доариэ задрожали губы. Поавила, хмурясь, наблюдал за гостями.
— Что это хозяин у нас невеселый? — продолжал финн, только что глумившийся над иконой. Повесив свою винтовку на гвоздь поверх сбруи, он спросил: — Может, гости не по душе?
Поавила притянул к себе Насто, в испуге жавшуюся к коленям отца, и молчал. Хуоти тоже молчал.
В избу вбежал Микки и зашептал Хуоти на ухо:
— К Хилиппе пришел тот самый финн в очках, который тогда и к нам заходил. Помнишь… Ну, у меня еще чирей был!..
— Когда?
— Да когда бабушка еще жила. Помнишь? Она тогда рассердилась на него и не стала рассказывать сказки. И тот тоже приехал, который осенью в школе говорил…
Доариэ вышла во двор. Около избы трое финнов, с виду простые крестьяне, распрягали лошадей.
— За чем это вы, ребятушки, к нам пожаловали? — набравшись храбрости, спросила у них Доариэ.
— Мы и сами не знаем, — ответил один из них, пытаясь рассупонить хомут. — Мы всего лишь возчики. Фу, черт, как затянул…
В избе было шумно и оживленно.
— Вестовой главнокомандующего сказал сейчас мне, что немцы взяли Петроград, — сообщил моложавый на вид, но совершенно лысый солдат.
— Ох, ребята, мочи нет, руки так и чешутся. Скорей бы добраться до Кеми и всыпать этим рюссям, — воскликнул, потирая ладони, юнец, похожий на гимназиста. — А потом — фьють — в Питер и оттуда домой!
— Боюсь, что до самого Урала рюссей нам в глаза не видать, да и те на веревочке будут болтаться, — пошутил тот самый весельчак, который первым ввалился в избу.
Из хлева вернулась Доариэ.
— Все сено забрали, — чуть не плача, пожаловалась она.
Поавила угрюмо молчал.
В дверях появился молоденький солдат и звонким, мальчишеским голосом крикнул с порога:
— Сиппола, к главнокомандующему!
Финн лет двадцати пяти, одетый в серо-зеленую форму егеря, оправил мундир, сдвинул гранаты на поясе и поспешил вслед за вестовым.
Главнокомандующим финны называли командира экспедиции подполковника Малма, который со своим штабом расположился в просторном доме Хилиппы. Глазам явившегося по вызову Сипполы предстала совершенно иная картина, чем в избе Пульки-Поавилы. Хозяйка хлопотала у печи, готовя гостям кофе. Лопоухий юнец лет шестнадцати, видимо, сын хозяина, сидел на лавке около одного из финнов, примеряя белую шапку с голубой кокардой. Сам хозяин сидел с гостями в горнице за накрытым столом и, с довольной усмешкой покручивая щетинистые усы, увлеченно рассказывал что-то гостям.
— Лейтенант Сиппола прибыл по вашему приказанию, — отдав честь, доложил Сиппола Малму, который сидел развалившись в кресле-качалке, сложив пухлые руки на груди.
— Садитесь.
Подполковник кивком головы показал на свободный стул у стола.
Не прошло еще и месяца с того дня, когда Малма неожиданно вызвали к Маннергейму и он точно так же, как и этот лейтенант, доложил о своем прибытии. Тогда он был еще в звании ротмистра.
— Мне доложили, что вы недовольны полковником Акимовым? — спросил Маннергейм и пристально посмотрел Малму в глаза.
Полковник Акимов был одним из тех царских офицеров, которые в ожидании скорого падения большевиков перешли на службу в белую финскую армию. Маннергейм назначил его командующим фронтом на участке Лахти. Егеря и шюцкоровцы, кичившиеся тем, что они-де являются истинными финнами, были недовольны, что им в командиры назначили какого-то «рюссю», выполняли его приказания неохотно и даже грозились убить, если Маннергейм не отстранит его от занимаемой должности. Малм слышал об этих угрозах, но сам никакого отношения к ним не имел.
— Может быть, будет лучше, если вы подадите в отставку, — продолжал Маннергейм, не дожидаясь ответа.
Длинное лицо Малма вытянулось еще больше. Как же так? Ведь он только что отличился, освободив от красных Куопио. А теперь ему предлагают покинуть армию! Почему? Он пытался стоять, вытянувшись в струнку, но ему это плохо удавалось: с годами он все больше начинал сутулиться.
Маннергейм кашлянул и тихо сказал:
— Так надо, господин подполковник. Садитесь.
— Подполковник?
— Да, я повышаю вас в звании. Вы пойдете освобождать наших восточнокарельских соплеменников. Но делать это будете не от имени правительства и армии, а по собственной инициативе. Поэтому я и увольняю вас из армии, но не освобождаю от военной службы. Ясно?
Малм кивнул головой.
— Вам, господин подполковник, я поручаю командование на самом важном направлении этого исторического боевого похода.
Маннергейм подошел к карте и провел цветным карандашом жирную стрелу от Куопио до границы и оттуда через Пирттиярви к побережью Белого моря.
Да, не прошло и месяца — и вот Малм уже в Пирттиярви и сидит в избе Хилиппы Малахвиэнена, раскачиваясь в его кресле-качалке.
— Окс… — Хилиппа хотел окликнуть жену, но старомодное имя ее застряло в горле, и он сам встал и пошел на другую половину избы за чашкой для Сипполы.
Кроме Малма, в горнице сидели старые знакомые хозяина: купец Сергеев, начальник разведки экспедиции лейтенант Саарио и «летописец» исторического похода магистр Канерва, тот самый господин в пенсне, который еще перед войной побывал в этих краях, собирая руны и заодно внося уточнения в карты восточной Карелии. Магистр сидел в сторонке и заносил в дневник первые впечатления о походе.
«…16 марта 1918 года — знаменательная дата в истории Финляндии, — с явным удовольствием выводил он, краем уха прислушиваясь к разговору за столом. — В этот день экспедиция Малма выступила в поход. Парадным маршем, с оркестром и развевающимися знаменами участники похода в полном вооружении прошли через город, направляясь на станцию Куопио. Экспедиция захватила с собой 2000 винтовок для раздачи карелам. Мы, финны, должны будем занять командные должности в этой восточнокарельской армии… В обозе Курвинена имеется и спиртное. Ребята в пути выпили и, разгорячившись, стали палить в воздух. Около Хюрюнсалми один из участников экспедиции нечаянно выстрелил другому в живот. На границе ребята прибили к дереву направленный на восток указатель с надписью: «Отсюда начинается Великая Финляндия». Некоторые участники нашей экспедиции одеты в егерскую форму, и в Пирттиярви один из бывших фронтовиков принял нас за немцев. «Немцы идут», — крикнул он…»