Водоворот

Уоттс Питер

Конечно, в наше время стоит высунуться наружу, и на тебя готова наброситься куча всякой дряни. К примеру, этот новый вирус, который занесли беженцы с Тихоокеанского побережья, — универсальная зараза, убивающая десятком разных способов. Может, лучше остаться в уютной темной кабинке уютного темного наркобара на краю Пояса? А обогащение опыта поручить «прорывам» да «мозгохимам»? Все равно в реальном мире такого Марк не испытает никогда. Возможность прельщала, к тому же тут он мог все начать прямо сейчас.

И уже начал. Кваммен потянулся и устроился поудобнее в мягком и удобном

алькове, наблюдая за тем, как сверкают в воздухе бабочки. Наверху мир напоминал раскаленную духовку с запекшейся коркой; без защитных очков соляная слепота была делом времени, хотя обычно первым справлялся песчаный ветер, превращавший глаза в пористый желатин. Здесь же всегда царила тьма, а воздух едва двигался. Марк чувствовал себя как кот, из укромного уголка обозревающий свои подземные владения, темно-зеленую пещеру.

У бара сидела невысокая белокурая К-отборщица. Кваммен машинально прилепил дерму за ухо и направил на женщину запястник, испустивший пассивный инфра-луч и пару ультразвуковых писков, которые даже летучие мыши с трудом расслышали бы.

Она повернулась и посмотрела на него. Тусклые глаза удивительного цвета слоновой кости.

Направилась к нему.

Он ее не знал. Запястник выдал резюме: она даже не возбуждена.

Правда, зачем еще к нему подходить, Марк не понимал.

Она остановилась около кабинки, за этими странными слепыми глазами, казалось, таился намек на улыбку.

— Шикарно выглядишь, — начал Кваммен, решив взять инициативу в свои руки. — У тебя с этими штуками, наверное, и рентгеновское зрение есть?

— И что это было?

— Ты о чем?

— Ты меня чем-то запеленговал.

— А, это. — Марк поднял руку и показал ей тонкую нить, тянувшуюся из запястника. — А у тебя сенсор какой-то?

Она покачала головой. Тонкие губы, небольшая грудь, широкие бедра. Вся словно из острых, лишь слегка сглаженных углов. Похожа на совершенную ледяную скульптурку, которую художник продержал на солнце чуть дольше, чем надо.

— А как ты узнала тогда? — спросил Кваммен.

— Почувствовала.

— Чушь. Инфрасигнал пассивный, а сонар очень слабый.

— У меня имплантаты, — сказала К. — Мощная штука. Сразу чувствуешь любой звук.

— Имплантаты? — «А это может быть интересно».

— Да. Так что ты тут делаешь?

Марк снова украдкой взглянул на запястник: нет, секса она не хотела. Ну минуту назад, по крайней мере. Возможно, вопрос оставался открытым. Возможно, она уже изменила мнение. Хотелось проверить ее еще раз, но он решил не выдавать себя. Черт. И почему она так чувствительна к зондированию?

— Я спросила...

— Только что завершил хороший жирный контракт, — признался он. — Работал с маховиками. Теперь думаю, чем заняться дальше.

Она скользнула к нему в кабину, взяла дерму из дозатора на столе.

— А расскажи-ка мне об этом.

***

О, она была такой загадочной и таинственной.

А может, просто старомодной. Ничего не предложила с ходу, что удручало: напрасная трата времени. Кваммен предложил бы ей переспать сразу, но, если только его плагин

не накрылся, к спариванию она была не готова, а это, скорее всего, означало, что ему придется поработать над вопросом. Марк уже и не помнил, когда в последний раз полагался только на инстинкт, выясняя, интересен он женщине или нет, а с этой Лени по-простому не выходило. Пару раз он клал ей ладонь то туда, то сюда, и она буквально отшатывалась. Но потом про­водила пальцем по его руке или постукивала по тыльной стороне ладони и вообще липла, как миксина.

Если ей неинтересно, то почему тратит время? Неужели она здесь и вправду — поговорить?

К третьей дерме ему стало все равно.

— Ты знаешь, кто я такой? — вопрошал Кваммен. Прилив экзогенных трансмиттеров сделал его на удивле­ние красноречивым. — Я — настоящий крестоносец, черт побери! У меня есть миссия: спасти мир от квебекцев!

Она лениво мигнула, прикрыв свои слепые глаза:

— Слишком поздно.

— Знаешь ли ты, что еще пятьдесят лет назад люди тратили на энергию меньше трети доходов? Только пред­ставь, меньше трети!

— Я не знала, — ответила Лени.

— И миру приходит конец. Прямо сейчас.

— А вот об этом мне хорошо известно.

— А знаешь, когда? Когда начался конец света?

— В прошлом августе.

— В две тысячи тридцать пятом году. С приходом адаптивной модели. Когда мы все стали устранять по­следствия, а не производить новые товары.

— Устранять последствия?

— Именно. — Он грохнул кулаком по столу. — Вся моя жизнь — это сплошное устранение последствий. Я чиню вещи, которые разрушает энтропия. Все разваливается, Лени, милая моя. И единственный способ остановить падение — это вкачать в мир еще больше энергии. Так мы проделали путь от первобытной слизи до человека. Без Солнца эволюция накрылась бы моментально.

— О, на свете есть места, где эволюции совсем не нужно Солнце...

— Да, да, но ты меня поняла. Чем сложнее сис­тема, тем больше ее хрупкость. Вся эта экоболтовня, типа «разнообразие — залог стабильности», — полная чушь. Взять, к примеру, тропические леса или коралловые рифы, да они же жрут прорву энергии. Там столько видов, столько энергетических потоков, что эрга свободного не остается. Стоит проехать по этим лесам на паре бульдозеров, и сразу станет ясно, насколько стабильна эта система.

— Опа! — сказала Лени. — Да ты слегка припозднился с предложением.

Кваммен едва ее услышал:

— А у нас теперь настолько изощренная система, что по сравнению с ней тропический лес — это монокуль­тура. Для простых смертных все до того усложнилось, что мы придумали сети, всяких ИИ, чтобы те следили за порядком. Но они тоже разрослись, получились настоящие раковые опухоли сложности, ситуация только ухудшилась, и теперь вся базовая инфраструктура трещит по швам, климат и биосфера в полной заднице, а нам нужны просто тонны энергии, чтобы конструкция окон­чательно не завалилась набок. Но по тем же самым причинам постоянно вылетают системы, которые добывают нам эту дополнительную энергию, понимаешь, о чем я? Знаешь, что такое апокалипсис? Это контур положитель­ной обратной связи.