Военно-эротический роман и другие истории
Шрифт:
«Озаренный» проходил ходовые испытания, одновременно готовя боевые задачи. Мартын с головой окунулся в службу. Его каюта превратилась в настоящий штаб. Старшины команд, сменяя один другого, отчитывались (докладывали, докладывали! Лаконичный военный язык вытеснил из головы штатскую терминологию) о выполненных заданиях и получали новые. Мартын заново сдал командиру экзамен на допуск к несению ходовой вахты, и в море не слезал с мостика. Корабль после ремонта восстанавливал боевое слаживание.
Пошли стрельбы.
Служба крутилась.
Время
На берег Мартын не сходил, уступая свою очередь товарищам. Жизнь как будто разделилась на две части. Одна часть – служба, и в ней – жизнь. Другая часть – непробиваемая тоска. «Теряя друг Друга, теряем себя». Додумался же человек десятилетия назад до такой простой истины! Мартын себя потерял. Превратился из человека в функцию. Он был единственным офицером на корабле, у которого в каюте отсутствовали какие бы то ни было фотографии. Стол, покрытый оргстеклом, был свободен от следов личной жизни своего хозяина. Только на полке рядом с уставами и наставлениями пристроился тоненький томик стихов Яна Райниса в русских, конечно же, переводах. После успешных стрельб артиллерии главного калибра с Марьына сняли выговор. Командир объявил об этом в кают-компании при офицерах. Товарищи пожимали ему руку, дружески похлопывали по плечу. А уж замполит-то Бравый улыбался на все тридцать два зуба, давая понять, что снятие взыскания произошло с его подачи. Поздравил горячо, потряс руку сверх нормы и сказал, не убирая улыбки – Зайдите ко мне, Мартын Сергеевич.
Мартын кивнул:
– Есть!
Замполитовская каюта располагалось напротив кают-компании. Мартын зашел, аккуратно затворив за собой дверь.
– Курите.
– Я не курю теперь. Врачи…
– Понятно. Как ваша семейная жизнь, Мартын Сергеевич? Я смотрю, вы на берег совсем не ходите.
– Так стрельбы. Отчеты потом ночами пишу.
– Я знаю. Флагманский артиллерист хвалил ваши отчеты. И все же надо иногда и на берег, к семье. Как у вас в семье – все в порядке?
Мартын пожал плечами.
– Да, в порядке. Жена собирается стать матерью…
– Что вы говорите! – оживился Бравый. – Это прекрасно. Вы уж будьте к ней повнимательней. Сходите на берег. И, – Бравый широко, по-свойски улыбнулся, – безо всяких приключений. – Он уставился в Мартына черными цыганскими глазами. – Безо всяких опасных приключений. – И спросил лихо, по-морскому – Добро?
– Добро, – сказал Мартын. – Разрешите идти?
– Идите, идите.
Когда за Мартыном Зайцевым захлопнулась дверь, Бравый облегченно вздохнул. Он обязан был деликатно провести работу по укреплению офицерской семьи. Работа была проведена.
Лиза встретила мужа спокойно и приветливо. Ни вопросов, ни упреков. Ужин. Рюмочка. В квартире чисто. На письменным столе – аккуратная стопка ученических тетрадей. Она, конечно, устает, но с жизнью справляется. Даже курсы испанского пока не бросила. Но скоро придется бросить. В женской консультации сказали, что все у нее идет нормально, но нагрузки необходимо сократить. Необходимо сократить нагрузки. И гулять. Гулять, гулять. Перед сном – обязательно. Вот даже и сейчас. Неплохо бы пройтись. Мартын согласится с ней прогуляться?
Мартын кивнул и стал собираться.
На прогулке она
– Почему ты молчишь, Мартын? – вдруг спросила Лиза. – Ты очень устаешь на службе?
Мартын пожал плечами. Что он мог сказать? Что от него зависело? Ступор. Приборы по нулям.
А к Лизе стало подкрадываться беспокойство. Что ж он совсем отсутствующий какой-то. Нельзя же так. Нельзя, нельзя, все может развалиться. Она остановилась, прижала локоть мужа к своей груди и проговорила, потупив взор:
– Доктор сказала, что личную жизнь вести можно.
И заглянула ему в глаза. Но ничего в них не прочла, абсолютно ничего.
И дома перед сном она стащила с себя верхнюю одежду и, оставшись в открытой черной комбинации, со скромной улыбкой подошла к Мартыну.
– Можно, доктор сказала вести личную жизнь.
Руки Мартына легли на полуобнаженные груди жены. Глаза немного потеплели. «Жена, – подумал он, – жена, жена. Мать нашего ребенка»
– Ах, Мартын, – прошептала Лиза, какой ты нетерпеливый!
Но это было преувеличением.
Этой ночью Мартын исполнял свои супружеские обязанности. У него были обязанности. Он их исполнял.
На другой день он отправил Дзинтре письмо. Это было необычное письмо. В конверт была вложен фотография Мартына в парадной форме. На обратной стороне фотопортрета было написано твердым почерком: «Я УМЕР».
«Ах, Мартын! – рвется наружу восклицание. – Какой же ты позер!»
Позер, не позер, а если узел не распутывается, взял боцманский топор, да обрубил швартовый конец. Обрубил и отчалил от берега. Баста.
* * *
Государственная комиссия по приемке нового базового тральщика прибыла в аэропорт за два часа до вылета самолета. Так было приказано начальником штаба базы. Механик, минер, связист, радиолокационщик, штурман и, наконец, артиллерист. Артиллеристом был назначен командир БЧ-2 эсминца «Отзывчивый» капитан-лейтенант Мартын Зайцев. В общем, эта командировка пришлась весьма кстати. Сменить обстановку, отвлечься, не видеть немого вопроса в глазах жены: почему ты молчишь, Мартын? А потому молчит Мартын, что нет у него слов. Какие слова у покойника. А он умер – и для Азинтры, и для Лизаветы. Оболочка живая, а духа нет. Отлетел, отбыл в неизвестном направлении. Для службы жизнь еще теплилась в теле артиллериста. А для дома, для семьи – увы, увы. Увы и ах.