Военные приключения. Выпуск 4
Шрифт:
Мы вошли в город, и обитые железом ворота крепостной стены захлопнулись за нами.
РАТНАЯ ЛЕТОПИСЬ РОССИИ
Юрий Лубченков
ВИВАТ, ВИВАТ!..
Первые годы правления императрицы Елизаветы Петровны прошли для России
После окончания битв за австрийское наследство, в которых русские приняли участие корпусом Репнина, возросшая мощь Пруссии вызывала опасения французского двора. Алексей Бестужев-Рюмин, с 1744 года — канцлер, глава внешней политики России, терпеливо внушал Елизавете, постоянно отвлекавшейся от скучных истин, высказываемых канцлером монотонным, скрипучим голосом:
— Государь французский Людовик XV никогда не устанет бороться со своим извечным противником — Англией за колонии, особливо индейские, да и мировое господство уступать не хочет.
— Господи, все людям неймется! Нечто земли им не хватает?
— Хватает, ваше императорское величество, но кто же откажется от большего?
— Это точно. Однако при чем же здесь Пруссия?
— После утверждения Марии-Терезии на престоле Англия помогает Пруссии, видя в ней гаранта неприкосновенности своих ганноверских владений — ведь сюзерены помогают лишь золотом, а не людьми. Но Фридриху люди и не нужны — у него и так лучшая армия в Европе. А золото очень кстати. И не поймешь тут: то ли англичане платят ему, чтобы он защищал их Ганновер от французов, то ли из опасения, как бы пруссак на него не покусился. Дело запутанное.
— Скажи уж лучше — политическое.
— Истинно так, матушка-императрица.
— Ну, а нам-то с этого какой резон? Я уж изрядно запуталась во всех этих договорах и конвенциях. Не попасть бы нам опять впросак, как в последней войне со шведом.
— Не попадем, ваше величество. Позвольте продолжить?
— Ну, давай, продолжай…
— Позвольте обратить ваше просвещенное внимание на то, что Франция — в противовес Англии — начала оказывать помощь Габсбургам, желая тем самым заручиться союзником против Фридриха, который рассчитывает на первенство в делах германских — в ущерб Австрии. Исходя из этого, Людовик французский и с нами дружбы ищет. Мы же, по моему разумению, должны всецело поддержать идею сего альянса, ибо и для нас король Прусский опаснее всех и является всегдашним и натуральным России неприятелем.
— Пока, канцлер, я так и не поняла почему.
— Его планы о полном подчинении Польши Пруссии и стремление посадить на курляндский престол брата своего Генриха Гогенцоллерна тому причиной.
— Правда ли?
— Наши агенты европейские передают. Да и посланник французский о том говорит. Есть и сведения из самой Курляндии…
— Посланник чужеземный нам не указ…
— Все подтверждается, ваше императорское величество.
— Ну, что ж, значит, пора унять сего предприимчивого государя. Действуйте, Алексей Петрович!
Разговоры на подобные темы велись в кругу,
Мало думал об этом и Петр Румянцев. За несколько дней до наступления нового, 1756 года, а именно 25 декабря, ему был пожалован чин генерал-майора. Он получил его через двенадцать лет после предыдущего полковничьего, и теперь мог смело всем смотреть в глаза, не боясь ни усмешки, ни завистливого укора.
— Я, Катя, — говорил он жене, — отныне могу всем сказать: чин свой выслужил не милостью лиц вышестоящих, не исканиями родных и друзей, а токмо делами своими.
— Да уж. Сколько продвинулось за эти годы, а ты все в полковниках!
— Ничего, жена. И в тридцать один не страшно еще в генерал-майорах быть — времени впереди достаточно. Мы еще свое возьмем. Главный порог пройден: генералы — все на виду, так что теперь все зависит токмо от нас. Что заслужим — то и получим.
— Дай-то бог.
— Хотя, конечно, да ведь недаром говорят: бог-то бог, да сам не будь плох!
— Вот и не будь!
— Да уж постараюсь!
— И знаешь, Петя, что. Вот ты сейчас сказал: все, мол, зависит от меня — что, мол, заслужу, то и получу. Но ведь заслуживать будешь — стало быть, кто-то оценивать будет, а ты ведь бываешь иногда весьма несдержан, и…
— Не искательствовал, не льстил и впредь не намерен! И это говоришь мне ты, Голицына! Разве ты забыла нашу первую встречу? У кого мы тогда свиделись? Не у твоего ли дяди Дмитрия? Ты и ему бы сказала то, что сказала сейчас мне? Или мне — только мне — сие можно говорить?
— Прости, я не хотела тебя обидеть. Я хотела как лучше.
— Мы все хотим как лучше. Но не всегда это получается. Все дороги в преисподнюю начинались с благих намерений. Но это, в общем-то, так, к слову. Не будем омрачать Рождества.
— И твоего назначения, дорогой.
— Да уж, праздник к празднику!
Через десять дней и третий праздник — день рождения. Спустя месяц — новое назначение — в Ревель, в стоящую там Лифляндскую дивизию. Отбывая к месту службы, Румянцев доносил об оном главнокомандующему генерал-фельцейхместеру Петру Ивановичу Шувалову лаконичным рапортом:
«Во исполнение вашего высокографского сиятельства ордера я сего числа к команде в Ревель выступил, о чем вашему высокографскому сиятельству покорнейше доношу».
Искательствовать он намерен не был.
Однако на новом месте он пробыл недолго — в воздухе все отчетливее пахло войной, и Румянцева отозвали назад, в Петербург, откуда он скоро — по получении секретного задания — спешно выехал в Ригу. Ему наряду с еще двумя молодыми и перспективными генералами — Василием Долгоруковым и Захаром Чернышевым — поручалось приступить к созданию отборных боевых частей — гренадерских полков, набираемых из гренадерских рот пехотных полков.
Это распоряжение было отдано уже новым высшим военным органом — «Конференцией при высочайшем дворе». «Конференция» взяла на себя не только обязанности Высшего военного совета, но и все руководство внутренней и внешней политикой России. Она занималась разработкой стратегии будущей войны — предполагалось, что непосредственное командование армии в войне с Пруссией будешь лишь покорным исполнителем решений «Конференции», — занималась и вопросами комплектования войска, чему и стало следствием новое назначение Петра Румянцева.