Военные приключения
Шрифт:
— Не знаю, товарищи! Думаю, что не бомба… Тут что-то другое.
— Вот и мы так думаем.
Связисты поговорили еще несколько минут и расстались.
Высокое небо было задернуто багровой пеленой, и в ней иногда робко проглядывали звезды. От пожарища тянуло паром и гарью. Дышалось тяжело. С оглушительным треском рушились горящие деревья, шипели искры и головни. И в этой сумятице звуков явственно раздался глухой звук взрыва. Связисты переглянулись и почти бегом бросились вдоль линии.
Пряхин приказал:
— Губкин, проверь-ка линию.
Саша полез на столб, подключил аппарат и крикнул:
— Молчит!
Вскоре раздался еще один взрыв и еще… С той минуты опять началась лихорадочная работа. Скрывая боль, закусывая губы, Пряхин, как и Губкин, полез на столбы соединять провода. Вася как мог помогал им, и все трое не заметили, что вода перестала прибывать. Наконец они добрались до нетронутого участка линии, сделали последнюю остановку и связались с Лазаревым. Тот доложил:
— У меня все в порядке, Почуйко еще на линии, Сенников взорвал затор.
— Жив, значит? — вырвалось у Пряхина.
— Да, жив, — почему-то невесело ответил Лазарев.
Старшина не заметил его грусти. В эту минуту он понял, что смертельно устал и, пожалуй, не дойдет до поста. Губкин смотрел на освещенного неверным, багровым светом старшину, и он показался ему особенно сильным и мужественным. Вдруг Пряхин мягко скользнул прямо в воду. Связисты подхватили его и потащили вверх, на сопку, положили под уступом скалы.
Брезжил рассвет. Редкие, перекрученные ветрами деревья, низкая, выжженная солнцем трава, выпирающие из сопки острые каменные отроги были усеяны каплями и подтеками холодной росы — приближалось утро. Потянул ветерок. Тело стала бить дрожь — промокшая одежда не грела. Старшина очнулся, полежал немного без движения, потом упрямо стиснул зубы, поднялся и прислонился спиной к утесу.
— Надолго застряли? — спросил он.
— Не знаю, — серьезно сказал Саша. — Нужно отогреться, отдохнуть. Простудимся.
— До поста недалеко. Дойдем.
— Это правильно: дойдем. Да ведь нам еще работать нужно.
Пряхин внимательно посмотрел на строгого Губкина, словно увидел его впервые. Нет, это был уже не мальчик — слегка восторженный и милый. Перед ним стоял усталый, в разодранной и перепачканной форме, увешанный оружием и связистским имуществом, спокойный и требовательный солдат. Пряхин подивился такой заметной перемене и заглянул Саше в глаза. В их уверенной сосредоточенности он увидел что-то очень твердое, смелое и в то же время открытое, то самое, что увидел на рыбалке Аркадий. Старшина внутренне насторожился и хмуро сказал:
— Смотри-ка, командир какой…
Но возражать не стал.
Далеко, на вершинах главного хребта, светло-фиолетовыми, почти голубыми пятнами проступали снега. Они оттеняли глубокую и, казалось, бездонную темень, лежавшую на склонах. Все вокруг было величаво и спокойно. Справа еще чадил затихающий пожар, слева, на фоне начинающего зеленеть неба, вырисовывалась вершина сопки, на которой остановились связисты. Пряхин вдохнул чистый горный воздух, принесенный порывом предутреннего ветра, и опять посмотрел на отроги главного хребта.
К костру вернулся Губкин с охапкой дров, с тревогой взглянул на Пряхина. Маленькие серые глаза старшины были широко открыты и, не мигая, смотрели вдаль. Жесткое, обветренное лицо тронула растерянная и в то же время восторженная улыбка. Губкин еще никогда не видел своего командира таким. Саша обернулся и несколько мгновений блуждал взглядом по кромке светящихся снегов и вдруг, тихонько охнув, подался вперед. На его перепачканном копотью лице застыла та же удивленная и восторженная улыбка, что и на лице Пряхина.
Вася Лазарев услышал, как охнул Губкин, тоже посмотрел в сторону хребта и через секунду торжествующе крикнул:
— Иероглифы Сихотэ-Алиня!
Губкин обнял его, прижал к себе.
— Молчи…
Не отрываясь, смотрели они на склоны главного хребта. Там, в густой и, казалось, бездонной темноте, призрачным зеленоватым светом светился огромный иероглиф, точно такой, какой рисовал Николай Иванович, — похожий на букву «А», только с двумя перекладинками. Местами его очертания прерывались, местами зеленоватый свет был особенно ярок, будто там упали предутренние звезды или светились светлячки. Но общее очертание было точным. На склонах главного хребта Сихотэ-Алиня лучился древний бохайский иероглиф. В этом не было никакого сомнения.
— Надо дяде Коле сказать! Значит, все правда! Значит, легенда верная!
— Ну что ж, командир, — почти весело сказал Пряхин. — Принимай решение.
— Надо идти, товарищ старшина. Если вы, конечно, сможете, — улыбнулся Губкин. — Хоть иероглиф теперь от нас не убежит, а все-таки не терпится.
Они начали торопливо собираться в путь.
— Интересно, а почему он светящийся? — задумчиво спросил Губкин. — Ведь Лазарев говорил, что он выписан деревьями…
— Дядя Коля объяснит, — уверенно сказал Вася. — Пойдемте скорее на пост. Он все расскажет.
Жизнь идет дальше
Когда Пряхин и солдаты пришли на пост, на нижней вырубке, задрав хвост и устало опустив лопасти винта, стоял вертолет. Несколько связистов выгружали из него имущество. Вася покосился на не виданную им машину, но не выдержал и закричал:
— Дядя Коля! Нашли! Иероглиф нашли!
Осунувшийся, с небритой клочковатой щетиной на впалых щеках, Николай Иванович слегка побледнел, потом его скуластое лицо покрыл румянец.
— Этим не шутят, — сказал он предостерегающе.