Военные рассказы и очерки
Шрифт:
— Сигарой? А новостью он вас не угостил, Семен Семеныч? Пеклеванов бежал из тюрьмы и скрылся.
— Кто такой Пеклеванов?
О боже! Капитан схватил тяжелый том словаря и отыскал то слово, на которое он наткнулся вчера. Очень многозначительное слово. Тут есть нечто и от Гвинеи, куда, по-видимому, суждено всем бежать, и от евангелия, и просто от бессмыслицы, которой так полна наша жизнь!
Он прочел грустно и насмешливо, вслух:
— «Евганеи. Племя, обитавшее в глубокой древности в северо-восточной части Апеннинского полуострова
Семен Семеныч вслушивается: он уважает книги. Надежда Львовна по-прежнему бормочет свое:
— Вот и обедать уже можно вовремя, а значит, и воевать обязаны по порядку. До океана добежали, до самого Тихого! Дальше бежать некуда. Хочешь не хочешь, а воюй. Иначе как же? По улице идешь: теснота, во всех окнах узлы да чемоданы. Теснота! Я как посмотрю, у нас просто счастье, что мы в цветочном магазине поселились. Другие в совершенно неприличных местах живут.
— Именно, — подтвердил Семен Семеныч. — Мне вот обещали в одном месте службу. Похвалили: голос, говорят, у вас звучный. Голос действительно, может быть, и звучный, но почему — голос, когда это не опера и не храм, а интендантское управление?
Болтовню «евганеев» прерывает Обаб. Прапорщик входит, и фуражка в его руке дрожит от волнения:
— Я вас сегодня целый день искал, господин капитан. На бронепоезде три раза был. Вследствие приказа начштаба восточного фронта генерала Спасского сего числа назначен в ваше распоряжение для действия против партизан.
— Позвольте, но ведь вы только что усмиряли?
— Пожег, побил, да не всех.
— В тайгу, в леса, в горы? — спрашивает Надежда Львовна, отрываясь от вещей.
Обаб, глядя в лицо Незеласову, отвечает:
— Так точно, в тайгу приказано.
Незеласов даже завизжал от негодования:
— Приказано? Кто приказывает? А вам известно, Обаб, что бежал из тюрьмы Пеклеванов?
— Раз бежал — поймают.
— Кто?
— Наши поймают. А наши не поймают — японцы поймают. А японцы не поймают — американцы поймают. Кто-нибудь да поймает.
— А если не поймают? А если Пеклеванов снова поднимет восстание? Повторяю: кто подавил все восстания рабочих? Я! Мой бронепоезд! В сущности говоря, мне пора командовать гарнизоном, — и в чине полковника, не меньше. А я по-прежнему капитан.
Обаб, многозначительно пожевав губами, вдруг предложил Незеласову отправиться в артиллерийские склады под городом.
Да, да, все решалось на складах!
Над артиллерийскими складами тоже туман. Обаб с неимоверным лязгом раскрыл широкие двери. Длинный склад весь забит пушками. Подмигнув, Обаб сказал Незеласову:
— Пушечки, Александр Петрович, первый сорт. Американские. А снарядов, извольте вглядеться, маловато. По одному боевому комплекту.
— Снаряды на другом складе. Американцы, уж это-то я знаю хорошо, выгрузили очень много снарядов.
— Выгрузили, действительно. Только генерал Сахаров снова их погрузил.
— На пароходы?
— В свои железнодорожные составы, Александр Петрович. Генерал Сахаров сам — против партизан. «Надо стереть их с лица земли, пока не объединились!» У него не то пять, не то восемь этих составов. А может, двенадцать.
Незеласов дрогнувшим голосом спросил:
— Ну зачем генералу Сахарову так много снарядов? Двенадцать составов!
— Сказать по правде, и все пятнадцать наберется.
— Вот я вас и спрашиваю.
— А затем, Александр Петрович, что боится. Военные нонче народ ненадежный. Разгромишь партизан, будешь возвращаться со славой к друзьям, а друзья-то твои тебя снарядами и встретят. — И Обаб тихо добавил: — Начштаба восточного фронта генерал Спасский говорит, что ежели вам последить за генералом Сахаровым, то вы легко дойдете до полковника, Александр Петрович. Очень вам будет к лицу чин полковника! А то выходит вроде подлость: увозит все снаряды в тайгу, и наш бронепоезд остается без снарядов. А если Пеклеванов сызнова поднимется?
Ну конечно, все решилось на складах! Дома, разумеется, не обошлось без красивого жеста! Как же иначе? Евганеи!
Варенька — невеста, значит, надо блеснуть перед ней отвагой, и надо, чтобы она думала, будто под ее влиянием капитан Незеласов увел в тайгу бронепоезд. Варя бывает довольно часто у Спасских. Хотя генеральша, помешанная на котах и кошках, — дура, а генерал Спасский, дядя Вяча, книжки все сшивает, переплетами интересуется… Впрочем, пусть узнают, что Незеласов решил — в тайгу! И даже полезно, если она сболтнет про дерзость Незеласова. Сколько помнится, Бонапарт тоже был дерзок на язык, а если не так, то и черт с ним, с самим Бонапартом: мы будем похлеще!
Началось с речей подрядчика Думкова. Этот белокурый, смазливый господин ухаживает за Варей, и едва ли безнадежно. «Впрочем, дело не в Варе и не в любви, а в звании полковника и в славе! Когда прославимся, таких Варей будут сотни!»
Итак, за вечерним чаем гости — и подрядчик Думков — говорили, что белую армию спасут лишь дружины Святого Креста.
Незеласов со смехом прервал подрядчика:
«Крестоносцы! Пять тысяч верст вы бежали к Тихому океану только затем, чтобы выдумать эти дурацкие дружины Святого Креста».
«А ты что, не бежал? — спросила Варя с негодованием. — Ты что, упал с неба?»
«Варя!» — пыталась успокоить ее Надежда Львовна.
«Нет, Надежда Львовна, я скажу все!»
«Верно!» — сказали в голос юнкер Сережа, подрядчик и даже дурак Семен Семеныч.
«Я знаю, знаю все, что вы скажете. Трус, окопавшийся в тылу, болтун, интриган…»
Незеласов повернулся к Обабу и рыдающим голосом, потрясая кулаками, закричал:
«Прапорщик! Бронепоезд 14–69 — в тайгу!»
«Евганеи, прочь!»