Военные рассказы и очерки
Шрифт:
— Мой бронепоезд здесь нужнее, — сухо ответил Незеласов. — Да, нужнее, господин комендант крепости!
— Ну что вы, я пошутил, капитан! Я вашим бронепоездом не командую… Вы какой-то сегодня подозрительный.
Ах, если бы быть еще более подозрительным — и капитану, и коменданту, и всем вообще! Густой голубоватый туман окружал офицеров, которые шутили, что теперь очень легко похитить любую даму. В этом липком тумане Незеласову послышался — не то на крепостной стене, не то вблизи ее — какой-то
— Слышите?
— Ничего. А вы?
— Почудилось, — смеясь и слегка передразнивая голос коменданта, ответил Незеласов.
— Туман, — зевая, сказал полковник. — А вот и крепостные ворота. Эй, кто там! Пропустить! Надеюсь, дальше вы и без меня найдете дорогу? Я отдохну часок, а там — в обход. Тюрьма у меня серьезная: и Пеклеванов и его сообщники.
За крепостными воротами туман еще гуще. Офицеры взялись за руки, смех стал еще веселее, и Варя весело обратилась к Незеласову:
— Ах, Саша! Какой на площади подъем был сегодня!
— Вчера, — вставил поручик фон Кюн со смехом.
— Да, да, вчера! — подхватила Варя. — Какой духовный подъем! Когда прошли союзные войска и за ними двинулись наши, дружина Святого Креста, — весь город начал сбор пожертвований. Победить большевиков или умереть! Генерал Сахаров, командующий армией, перед отъездом в тайгу против партизан последнее столовое серебро пожертвовал.
— А епископ Макарий, — сказал торопливо юнкер Сережа, — крест, осыпанный бриллиантами.
— Я тоже не вытерпела и отдала свое последнее бриллиантовое кольцо!
— Разве у тебя два кольца? — полуиронически, полупечально спросил Незеласов. — Которое же на пальце?
— То есть я хотела отдать, но еще не отдала… Да, господа, поздравьте брата Сережу! Он вступил в дружину Святого Креста. Ты представляешь, Саша, когда епископ Макарий, который пожелал командовать дружиной, наденет высокие охотничьи сапоги и сядет верхом на лошадь…
Незеласов сказал холодно:
— Это будет внушительно.
Сережа, бренча на гитаре, запел. Дамы подхватили.
Тяжело дыша, верхом проскакал к городу пожилой офицер Фомин, помощник коменданта крепости.
— Господа, тише! Несчастье!
— Гражданская война кончилась? — засмеялся фон Кюн.
— Из крепостной тюрьмы бежал Пеклеванов. И все провода перерезаны!
— Я слышал на крепостной стене подозрительные звуки, — вспомнил Незеласов. — Пеклеванов спустился к морю, Фомин!
— По нашей крепостной стене? Невозможно! У нас точные сведения, что Пеклеванов пробрался переодетым через крепостные ворота и — в город!
И он поскакал к городу.
Незеласов с презрением посмотрел ему вслед и сказал глухо:
— Вот и воюй под их командованием!
Офицеры, по-прежнему шутя, медленно шли
Три юнкера вели арестованного матроса.
«Болваны! Конечно, приняли матроса за Пеклеванова!» — подумал Незеласов.
Фон Кюн сказал юнкерам:
— Позвольте, господа! Это матрос Семенов, с моего катера! Семенов, ты здесь откуда?
— Так что, ваше благородие, любовное свидание. А господам юнкерам померещилось…
— Пеклеванов! — сказал старший юнкер. — Переодетый, ваше…
Фон Кюн весело захохотал:
— Он?! Семенов?!
Капитан, под гитару, запел очень нравившуюся ему песню; слезы показались у него на глазах: не то от песни, не то от того, что Варя яростно кокетничала с фон Кюном, а тот косил большие выпуклые глаза в сторону капитана: «Незеласов, кажется, ревнует?»
Марш вперед, Россия ждет Счастия, отрады. Марш вперед, друзья, в поход: Красным нет пощады!— Незеласов, я слышал: вам как можно скорее — в тайгу, с бронепоездом?
— Глупости! Я хочу ловить Пеклеванова. Никто, кроме меня, его не поймает, клянусь.
— А почему именно вы?
— Потому, что вы пьянствуете, а я изучал город и знаю его как свои пять пальцев. Кто подавлял восстание? Вы? Я!
В то самое время по еле различимой крепостной стене ползли две тени. Со стены из-за тумана порт не виден, и тем более не видны городские дома; даже крепость на горе, свисающая к морю, не видна. Впрочем, ползти от этого не легче.
— К морю! К морю, Илья Герасимыч, как можно скорее…
— Да я, кажется, не задерживаюсь, Знобов.
Звякнула цепь. Пеклеванов быстро прошептал:
— Тише, Знобов!
— Говорил, Илья Герасимыч, позвольте сразу распилить…
— В тюрьме — слышно, а здесь — пили!
Легкий звук напильника словно всколыхнул туман. Часовой, идущий от домика коменданта к стене и лениво улыбающийся нестройной, но шумной песне офицеров, поднял голову и без особенного, впрочем, внимания оглядел стены. Звук напильника смолк.
— Масла, масла капните, Знобов. И не торопитесь.
— Ничего. Сейчас, по моему расчету, железнодорожники загудят. Мы под гудок и уйдем спокойно.
— Хорошо!
— Что, Илья Герасимыч?
— Все хорошо, Знобов! Вот только города не видно, жаль. У меня там невеста.
— Знает, что мы убежали?
— Если любит — почувствует.
Слышны частые гудки паровоза. За первым паровозом загудел второй, третий…
Цепь наконец перепилена, и Пеклеванов, держа в руке кандалы, тихо спросил: