Воевода
Шрифт:
Получил свою долю и Самуил Маскевич. Ему достались три алмаза, четыре рубина и золота на сто злотых.
Когда гарнизон в Кремле сменился, Ходкевич снова ушёл к Волге за новой добычей припасов, чтобы в случае надобности спокойно перезимовать.
Пожарский хорошо понимал, что взять штурмом Кремль, да ещё со свежим гарнизоном, никому не под силу. Значит, предстояла осада. Поэтому важно было не дать Ходасевичу обеспечить гарнизон запасами на зиму.
Надо было спешить. И Пожарский срочно отправил в поход головные отряды. Один из них под начальством воевод Михайлы Самсоновича Дмитриева и Фёдора Левашова получил приказ, ни в коем случае не входя в стан Трубецкого и Заруцкого, поставить свой острожек у Петровских ворот. Следом должен был выступить отряд Дмитрия Петровича Лопаты-Пожарского, вернувшийся из Устюжины после успешных переговоров с новгородцами.
Стало готовиться к походу и главное ополчение. Однако следовало уговориться с подмосковными казаками о совместных действиях. В это время в Ярославль примчались атаманы Иван Дубина Бегичев и Иван Кондырев, предводители казаков из Перемышля и других украинских городов. Они пожаловались на притеснения, которые терпели их ратники от казаков Заруцкого, и просили помощи. Пожарский встретил Бегичева и его товарищей очень уважительно и приказал щедро одарить их деньгами и сукном на платье, пообещав им свою защиту от лихоимства Заруцкого.
Вернувшись в подмосковный стан, Бегичев громогласно поведал о результатах своей поездки. Его внимательно слушали сотни людей, и не только земцев, но и казаков. Весть о доброте и справедливости Пожарского разнеслась по всему стану.
Взбешённый Заруцкий расценил поездку Бегичева в Ярославль как предательство и приказал казакам напасть на острожек, занимаемый его отрядом. Видя численное превосходство казаков, ратники Бегичева бежали в свои города. Однако уже и среди казаков стали слышаться голоса, призывающие идти под руку воеводы Дмитрия Пожарского. Поняв, что его замысел вернуть на трон Марину срывается, Заруцкий решился на злодейское дело...
...Пожарский завершал смотр своих войск. Как и всегда перед походом, воевода придирчиво осматривал вооружение и экипировку воинов, разговаривал с каждым. Оставался дозволен и добротностью снаряжения, и настроением своих ратников, рвущихся в бой.
В этот день он должен был осмотреть пушки, выстроенные в ряд перед съезжей избой, в которой расположился перед походом военный совет. На площади, где стояли пушки, и у избы столпилось множество народа, здесь были и пушкари, и стрельцы, и ярославские посадские люди.
Пожарский в сопровождении других вышел из дверей, его встретили бурным ликованием. Хотя князь уже совершенно оправился от болезни, однако за руки его поддерживали стремянные — Роман и Семён. Когда он уже спустился с крыльца, вдруг вокруг него образовался водоворот тел, оторвавший от него Семёна куда-то в сторону, а рядом появились какие-то незнакомые люди. Роман, оберегая князя, шагнул вперёд и вдруг, застонав, отпустил руку князя и начал медленно опускаться на землю.
— Тише вы, ироды! — весело закричал Дмитрий, поддавшись общему настроению. — Романа моего чуть не задавили!
Князь сначала решил, что стремянный оступился и подвернул ногу, но, нагнувшись, увидел кровь, радом лежал кем-то брошенный нож. Удар пришёлся в бедро и, к счастью, был не опасен для жизни Романа.
— Кто это сделал? — грозно проревел Пожарский и увидел, как сквозь толпу отчаянно пробиваются двое в казацких шапках, стремясь скрыться.
— Взять их!
Казаков повязали, подвели к князю.
— Кто такие?
Те угрюмо молчали.
— Допросить.
Вечером совету доложили о результатах допроса. Под пытками задержанные признались, что одного зовут Обреска, другого — Степан. Оба присланы Заруцким, чтобы убить Пожарского. Им удалось подкупить несколько человек для осуществления гнусного замысла. То были смоляне: дворянин Иван Доводчиков и стрельцы — Шанда с пятью товарищами. Что самое странное, им удалось вовлечь в заговор стремянного князя, Семёна Хвалова. Поначалу заговорщики хотели зарезать воеводу ночью, во время сна. Но в комнате, где спал Пожарский, с ним находились его сыновья, а в соседней — дружинники, выросшие вместе с ним в родном поместье. Тогда было решено убить его, воспользовавшись теснотой на соборной площади. Когда Обреска с кинжалом за пазухой протолкался к воеводе, Семён Хвалов отскочил в сторону, и если бы заметивший опасность Роман не кинулся вперёд, убийца ударил бы Пожарского снизу под пояс, так как знал, что князь носил латы, скрытые ферязью, и удар в сердце не достиг бы цели.
Возмущённые члены совета потребовали немедленной казни заговорщиков. Но Пожарский властным жестом остановил шумевших бояр и воевод.
— Казнить не разрешаю. Зачем кровь зря проливать? Её и так достаточно. А потом, подумайте: казнь казаков будет на руку лютому ворогу нашему Ивашке Заруцкому. Он же будет кричать, деи, вот как земцы относятся к казакам, рубят головы неповинным.
— Так они же хотели тебя убить!
— А поди докажи — мёртвые же не скажут. Сделаем по-иному. Смолян и моего Сеньку отправим в тюрьму в Нижний Новгород. А казаков возьмём с собой к Москве. Пусть они там публично покаются перед всем народом!
Воеводы согласились, что так, конечно, поступить будет значительно мудрее. На совете было принято решение о начале похода.
Наутро главное ополчение выступило из Ярославля, отслужив молебен в Спасском монастыре.
Впереди войска, растянувшегося с обозами и артиллерией на добрую версту, священнослужители несли икону Казанской Божьей Матери.
За священнослужителями под своей хоругвью ехал верхом Пожарский со своими старшими сыновьями — Петром и Фёдором, рядом же Козьма Минин, который тоже взял в поход своего сына Нефёда. Проделав семь вёрст, войско остановилось на ночлег. Отсюда, оставив войско на Минина и Ивана Андреевича Хованского, Пожарский со своей небольшой личной дружиной повернул на Суздаль, чтобы поклониться перед будущей битвой праху близких ему людей. В Спасо-Евфимиевом суздальском монастыре была родовая усыпальница Пожарских. Здесь находились могилы отца Дмитрия — Михаила Фёдоровича Глухого, брата Василия, в иночестве Вассиана, и свояка князя — Никиты Ивановича Хованского, мужа сестры Дарьи, скончавшегося от ран в битве за Москву с тушинцами.
Своё войско Дмитрий догнал в Ростове. Здесь вместе с Мининым они посетили Борисоглебский монастырь, где встретились с преподобным затворником Иринархом, который, как они знали, благословил на подвиг в своё время Михаила Скопина-Шуйского, вручив ему свой нательный медный крест.
Когда, низко наклонив головы, они еле протиснулись в узкую дверь кельи и разглядели при свете лампады святого старца, оба не удержались от изумлённых возгласов. Воистину небывалым был труд праведника — цепь-ужище, которой он был опутан и прикован к тяжёлому деревянному стулу, составляла в длину двадцать саженей, кроме того, на нём находились наплечные и нагрудные вериги, на голове — железный обруч, на руках и перстах медные и железные оковцы. На груди старца висели его сорок два нательных креста, каждый весом в четверть фунта.
Пожарский и Минин склонились, принимая благословение Иринарха. Тот пристально взглянул на них своими ярко-голубыми глазами и произнёс:
— Знаю, кого вы опасаетесь, — Заруцкого. Идите к Москве и узрите милость Божию; будет ли здесь Заруцкий. Дам я вам на помощь каждому по нательному своему кресту, а когда Москву от литвы с помощью Господа нашего очистите, тогда эти кресты мне вернёте.
Возвратившись в стан, Пожарский узнал, что его ожидает гонец от Трубецкого. То был атаман Кручина Внуков. Он привёз весть о том, что Иван Заруцкий, испугавшись возмездия за своё злодеяние, бежал из-под Москвы в Коломну, к своей возлюбленной, и увёл за собой почти половину войска — более двух тысяч казаков. Трубецкой слёзно просил ускорить движение ополчения к Москве, так как разведчики доносили о приближении гетмана Ходасевича.