Воевода
Шрифт:
— Эх, жаль Александр Македонский жил много раньше! — мечтательно сказал Димитрий. — Это был настоящий полководец, вот с кем бы я померился силами! Но я продолжу его дело — и Персия и Индия будут в моей империи...
Внезапно он прислушался к какому-то неясному шуму, шедшему из сеней.
— Там кто?
— Твои телохранители и наши солдаты, — ответил Домарацкий.
— Хлопцы скучают, а господа веселятся, нехорошо. Надо как на поле брани — всё поровну!
Он вышел в сени:
— Эй, парни! Вы должны выпить за здоровье императора и императрицы.
По его приказу солдатам и алебардщикам вынесли золотые кубки с вином, которые те стали быстро поглощать с бурными изъявлениями восторга.
На общем фоне смеющихся и орущих лиц Димитрий заметил одно угрюмое, принадлежащее его полковнику.
— Мой верный Жак! — воскликнул царь, поднося ему бокал. — Ты что, не рад счастию своего государя?
Маржере, обычно умеющий владеть своим настроением, при виде пышущего весельем молодого лица побледнел ещё более:
— Что-то мне нехорошо, сир. Наверное, на обеде съел что-нибудь...
Царь поглядел пытливо снизу вверх на осунувшееся лицо француза.
— Тебе действительно нужно полечиться, мой верный Жак. Завтра я пришлю к тебе лекаря домой.
— А как же охрана? — со страхом спросил Маржере, понимая, что беспечность государя ведёт его к гибели.
— Твои алебардщики на что? Впрочем, и они в таком количестве сейчас не нужны, когда торжества закончились. Для охраны шести .дверей достаточно человек двадцать — тридцать. Отправляйся в постель, Жак, и восстанавливай силы. Через недельку мы проведём с гусарами учения, а там, глядишь, и в поход!
Польские солдаты, услышавшие последние слова царя и изрядно подогретые винными парами, выразили желание немедленно продемонстрировать своё воинское искусство.
— Турнир! Давайте проведём рыцарский турнир! — поддержали солдат и офицеры.
— Поединки не в русском обычае, — нерешительно возразил царь, хотя по глазам было видно, что предложение для его воинственной натуры было заманчивым.
— Так здесь нет русских, — убедил его Домарацкий, — некому и осуждать.
— Ладно, идём на двор, к конюшему. Дам для поединка своих лучших скакунов!
Польские офицеры высыпали во двор, каждый выбирая себе коня и соперника. Первыми выехали шляхтичи Щука и Ораневский с тяжёлыми старинными щитами и тупыми копьями. По сигналу трубы во весь опор помчались навстречу друг другу. Копьё Щуки оказалось более точным, угодив противнику в голову. Турецкий конь Ораневского остановился как вкопанный, а его пришлось выволакивать из-под ног коня и едва удалось привести в чувство.
Димитрий решительно пресёк дальнейшие забавы, повторив то, что сказал и Маржере:
— Вы мне нужны живыми и здоровыми для будущих великих дел!
Услышавшие эти слова конюхи тут же передали их боярам, и по Москве пополз слух, деи, царь собирается с помощью польских наёмников уничтожить всю московскую знать. А польские паны, расходясь из Кремля, в подпитии задирали горожан, приставали к женщинам и тем самым обильно удобряли почву для этих слухов. Наутро Басманов докладывал Димитрию о челобитных москвичей с жалобами на бесчинство поляков.
Царь недовольно хмурился, слушая доклад, наконец приказал:
— Прими меры по охране стрельцами польских подворий. Народ надо успокоить.
И, обернувшись к окну, спросил:
— Что там за крики?
— Народ ликует. Бегают и кричат: «Нашей государыне дай, Господи, многие лета!»
Хмурые складки на лбу царя разгладились. Он улыбнулся:
— Видишь, как народ любит меня и царицу! Сегодня в Грановитой палате она будет принимать поздравления и подарки от москвичей.
Однако новости в это утро не кончились. Появился Юрий Мнишек.
— Как, батюшка, себя чувствуешь? — приветствовал его Димитрий. — Как твоя подагра, получше?
Полное лицо воеводы было багровым от волнения, голубые глаза смотрели испуганно.
— Ваше цезарское величество! Я же предупредил, будь с послами поласковее!
— Дело сделано — брак заключён! — беспечно рассмеялся Димитрий. — Зачем же метать бисер перед свиньями?
— Послы в гневе собираются покинуть двор! А это значит — война!
— Так и я этого хочу! — жёстко стиснул зубы Димитрий.
— Надо потянуть! — настаивал воевода. — Мы должны послать гонцов к Николаю Зебржидовскому, а главное — к Сапеге. Уверен, что, узнав о благополучном бракосочетании и о том, какая сила на твоей стороне, он перейдёт в наш стан. Тогда Сигизмунда мы отправим в Швецию, в объятия его дяди. Но надо выиграть время.
— Каким образом?
— Пригласи послов снова на обед.
— Но Олешницкий опять потребует, чтобы я усадил его за свой стол!
— Уступи!
— Ни за что! — вспыхнул Димитрий.
Однако обычное его хитроумие победило вспыльчивость.
— Давай сделаем так: я посажу Олешницкого рядом с собой, но за отдельный от других гостей столик. Думаю, гордый пан тоже должен делать уступку.
— Хорошо, я ему передам, — не без колебаний ответил Мнишек. — И будь с ним поласковее.
— Постараюсь, — согласился царь. — Хотя постой — какой же званый обед без стольников. Я же их отпустил.
— Снова позови.
— Негоже.
— Тогда пусть подают слуги царицы! — выкрутился воевода. — Будем считать, что обед даётся от имени царицы...