Воевода
Шрифт:
Знал Даниил, что в этой башне Разрядный приказ хранил порох — огромный запас в тысячи пудов. Чуть позже Даниил и Пономарь сбегают туда и увидят ужасную картину. Взрыв уничтожил не только башню, но и большую часть стены с той и другой стороны башни. Обломки стены и башни, кирпич, земля запрудили почти всю Москву-реку.
Стольный град после сильного взрыва был объят паникой. Тысячи москвитян покидали дома, уходили, убегали в сторону Замоскворечья. Повозки заполонили улицы, наплывные мосты от напора людской толпы тонули и держались на канатах чудом.
Наступил вечер,
— Глянь, глянь, Адаш, столбы-то над храмом Мартина Исповедника в Большой Гончарной слободе! Да вот и церковь Рождества Богородицы загорелась, что в Кожевенной слободе. Господи, помилуй Тверскую-Ямскую улицу!
— Чего это ты просишь у Спасителя?
— Так на Тверской-Ямской моя зоренька Даша в няньках обитает.
— Проси пуще, авось, сбережёт твою зореньку, — посоветовал Даниил.
Им было страшно стоять пред картиной великого разгула огненной стихии, и они прятали свой страх в ворохах слов. Всё-таки они были молоды, и им никогда не случалось очутиться лицом к лицу с таким бедствием. К тому же им показалось, что о них забыли. Да и кому о них помнить, если все были озабочены одним: как спасти имущество, себя, куда бежать, если пожарище осадит твой дом, твоё подворье. С колокольни, однако, было видно в красном свете, как по каменным мостовым Кремля бегают ратники, поднося воду к палатам. Но те, кто обитал в царских и боярских палатах, уже давно покинули Кремль и Москву.
— Как ты думаешь, Данилушка, где сейчас царь-батюшка?
— Видел я, как он в Воробьёвский дворец умчал и всех своих близких увёз. А здесь, должно быть, остался дядя его князь Юрий. Не любит он покидать Кремль. Словно стережёт его.
Далеко за полночь на колокольню поднялись два молодых ратника. Один из них, что был повыше и постарше, спросил:
— Ну как, стоит пожар аль движется?
— Пляшет по-дьявольски, — ответил шустрый Пономарь.
— Воля вам дана, идите отсюда. Так воевода князь Андрей велел.
— Куда идти-то? — спросил Пономарь.
— А это уж ваше дело.
Адашев давно уже страдал по дому, по близким, по Кате. Ивашка мучился от голода. С утренней трапезы и маковой росинки во рту не было. Даниил видел его мучения, сказал:
— Идём, Ивашка, на Сивцев Вражек.
— Так лучше в монастырь. Вот он, рядом.
— Никто там нас не ждёт. Да и брашно [11] нам не приготовили.
По правде говоря, ни тому, ни другому не хотелось расставаться. И Пономарь согласился.
11
Брашно — еда, пища, кушанье, яство.
— От твоего приглашения, Данилушка, я не
Арбат в эту ночь был заполнен народом, как не случалось в престольные праздники. Беда от арбатских улиц была ещё далеко, но все опасались, что и к ним прихлынет, и потому не спали. Все уже были озабочены тем, как подальше убежать от огненной стихии, все видели спасение за Москвой-рекой и уже приготовили узлы, уложили на повозки, у кого они имелись.
12
Полба — зерновой злак, один из видов пшеницы.
— Истинно Содом и Гоморра, Данилушка. За грехи наши идёт сожжение Москвы! — кричал на ухо Даниилу Ивашка. — Да то ли ещё будет!
— Многоречив ты больно, мой друг, — заметил Адашев строго, поворачивая с Арбата в Калошин переулок.
Тут было тихо, но у ворот, в калитках, во дворах — всюду были люди, стояли всё больше кучками. На Сивцевом Вражке та же картина. В доме Адашевых тоже никто не спал. Даже дети жались к взрослым. Многие дворовые челядинцы сидели на крышах: кто на палатах, кто на конюшне или амбарах. Даниила встретили отец и мать.
— Где это ты пропадал, сынок? — спросила первой Ульяна.
— Так на службе был в Кремле, матушка. А вы-то как здесь? В страхе, поди, пребываете?
— Куда от него уйдёшь! — ответил Фёдор.
Подошёл батюшка Питирим, спросил:
— Видел ли с колокольни Москву-то? Как она, сердешная? Ведь не иначе, как ордынцы подожгли. Они это умеют.
— Ежели бы знать, кто поджёг стольный град! А пошло всё с торга в Китай-городе.
Даниил заметил, что Катерина стоит, прижавшись к матери. Хотел подойти к ней, но что-то сдержало. Да и голод дал себя знать.
— Матушка, накорми нас. — И он представил Пономаря: — Это мой побратим. Он ноне спас меня от разбоя на торге. Иваном зовут.
— Как это тебя угораздило попасть в переделку? — спросил отец.
— А в Китай-городе, перед тем как загореться торговым рядам, побоище кто-то учинил. Думал властью разнимать, а тут все на меня...
— Не позавидуешь, — усмехнулся Фёдор.
— Так Ванюша с оглоблей прибежал и всех разметал, как Алёша Попович. Диво смотреть было.
— Низкий поклон тебе от родителей и спасибо. Как отблагодарить тебя? — обратился Фёдор к Ивашке.
— Кашей накормите, — с улыбкой ответил Пономарь.
И всем стало весело.
— Идёмте, сынки, идёмте, — пропела Ульяна и увела Пономаря.
Даниил остался возле отца и священника.
— Батюшка, Ванюша не только спас меня, но и поведал такое, о чём надо в Разбойном приказе подумать.
— Говори, Данила. При такой беде всякому слову надо внимать.
— Увидел он на торге карету, а рядом с нею человека в богатом кармазинном кафтане и в куньей шапке. Так тот кому-то в карету сказал такие слова: «Вот ноне и быть пожару!» Вскоре же господин и карета пропали, а там и запылали торговые ряды.