Воин Яровита

Сахаров Василий Иванович

"Сколько же дней прошло после моего первого боя? — не обращая внимания на слова Юнга, сам себя спросил Седрик. — Десять? Одиннадцать? Нет. Двенадцать. Сначала была ночная битва под Рериком, где армия потеряла много лошадей, запасы продовольствия и скотину. Затем шесть дней мы простояли под крепостью со странным названием Лу-га и предприняли четыре неудачных кровавых штурма. Ну, а потом началось отступление, во время которого погибла треть войска. Сначала полег сохранивший лошадей элитный рыцарский отряд баварца Генриха фон Рашпа, который шел в авангарде и был вырублен вражескими воинами-храмовниками в тяжелой броне и на белых жеребцах. И тогда Юнг говорил, что раз боевой клич врагов звучал как "Святовид!", а их кони были одной масти, то это религиозные фанатики

деревянных истуканов с острова Руян. На другой день после этого наемники из Мерзебурга и Мюнстера попали под залпы спрятанных в лесу мощных стрелометов, дротики которых насквозь пробивали человека в полном доспехе, а затем на их расстроенные боевые порядки налетели легкие кавалеристы бодричей и пехота. Тогда из наемников выжили очень немногие, и Фридрих приказал остановиться, после чего попытался выбить варваров из окрестных лесов. Вот только ничего хорошего из этой затеи не вышло, так как венеды встречали крупные отряды католиков стрелами и отходили, а мелкие группы германцев вырезались. Пфальцграф понял, что венеды ослабляют его, и снова начался полуголодный марш на Саксонию. Вчера арбалетным болтом в голову был убит Ребиндер, который находился в боковом охранении, а сегодня вечером мы схоронили попавшего под меч вражеского всадника-налетчика Лиделау. Каждый день отмечен гибелью знакомых мне людей и поэтому я помню, что их было ровно двенадцать".

— Эй, Зальх! — окликнул молодого рыцаря голос Юнга. — Спишь, что ли?

— А!? Где!? — Седрик очнулся, вскинул голову и посмотрел на командира.

— Что с тобой? — сидящий напротив Седрика ветеран пристально всмотрелся в осунувшееся лицо юноши.

— Задумался.

— А я уж, было, подумал, что ты повредился разумом или ослаб и тебя придется бросить.

— Как бросить? Зачем? Мы куда-то выдвигаемся?

Юнг приложил указательный палец к губам:

— Т-сс! Спокойно, Зальх. Не кричи, а то нас могут услышать. Тихо.

Зальх кивнул:

— Понял.

Ветеран удовлетворенно моргнул, оглядел воинов и притихший лагерь пфальцграфа Фридриха, который расположил остатки своего войска в чистом поле между двумя лесными массивами, после чего снова обратил внимание на Зальха и заговорил:

— Припасов нет. Лошадей тоже. Оружие нуждается в починке. Сервы и обозники, скоты, разбежались по окрестным лесам или сдались в плен бодричам. В войске осталось не больше пяти тысяч воинов и почти половина из них переранена. Венеды повсюду, впереди, позади и по флангам, а до ближайшего саксонского поселения два дня пути пешим ходом, и это если нам не будут мешать. Правильно все говорю?

— Да, — ответил рыцарю кто-то из воинов.

— Верно, — поддержал его другой.

— Так все и есть, — согласился с командиром Седрик.

Густав опять огляделся, посторонних рядом с костром не обнаружил, и продолжил:

— Вот и думается мне, что завтра бодричи перекроют нам дорогу к отступлению, а то и сами на наше войско с утра пораньше навалятся. Мы, конечно, будем сражаться и постараемся пробить себе путь. Однако с ранеными на плечах и на голодный желудок прорваться не получится, а в то, что венеды нас испугаются и разбегутся, мне не верится. Поэтому я считаю, что надо уходить из лагеря. Самим. Налегке. Не дожидаясь нападения язычников.

— А получится? — спросил ветерана Зальх.

— Получится. В лагере неразбериха и про нас никто не думает. В тыловом охранении на дороге у меня есть знакомые, которые тоже не прочь покинуть нашего доблестного Фридриха, так что уходить будем не сами по себе. Выйдем после полуночи. До утра затаимся в лесу, я сегодня неплохую лощину приметил, отсидимся в ней и начнем отход. Вот только пойдем не в Саксонию, а на соединение с войсками Адольфа Шауэнбургского, который сейчас на побережье. Бодричей хоть и много, но они не могут быть везде. Значит, основные их силы прикрывают направление на запад, а на севере только дозоры. Я уверен в этом и места здешние мне более-менее известны, так что выберемся. Что скажешь на это, Зальх? Ты с нами?

Еще неделю назад молодой рыцарь, возможно, ответил бы категорическим отказом,

ибо тогда он считал, что рыцарь не может поступиться честью, бросить своего полководца и убежать с поля битвы. Но во время изнурительных маршей и на привалах после стычек с венедами Седрик не раз вспоминал слова своего батюшки, который говорил, что иногда жизнь должна ставиться выше законов рыцарства и приказов неблагодарных графов и герцогов. При этом старый Зальх всегда кивал на свою покалеченную ногу, а потом добавлял, что будь он в свое время поумнее и поосмотрительней, то не стал бы калекой. Седрик это никогда не забывал, а побывав на настоящей войне и посмотрев на то, как руководят войском пфальцграф Фридрих и его приближенные, понял, что батюшка прав. Полководцы приходят и уходят, у каждого свои цели и понимание того, как правильно вести войну, а жизнь одна.

Кроме того, сидящие рядом с Зальхом воины, которые были преданны Юнгу, словно псы, вели себя несколько странно. У одного, того, что справа, в руках был кинжал, которым он молча строгал палку, а другой, слева, придвинулся поближе к рыцарю. Возможно, это была случайность. Однако Седрик подумал, что если он не примет предложение Густава, воины набросятся на него и убьют. Почему? Да потому, что юноша мог доложить о планах своего командира людям пфальцграфа, и для Юнга это стало бы несмываемым позором, не только для него лично, но и для всего его рода. Ну, а так, если все пройдет тихо, никто и ничего не докажет. Шел отряд, отбился и остался один против орды варваров. Затем храбрые воины совершили десяток подвигов и уничтожили сотни врагов, а потом смогли пробиться к другим католикам. Все логично и просто, настолько, что это понимал даже неопытный Седрик. Поэтому решение Зальх принял быстро.

— Да, я с вами, — глядя прямо в глаза Юнга, сказал Седрик.

Командир был удовлетворен, а юноша краем глаза заметил, что воины рядом с ним расслабились и отодвинулись. Значит, он принял единственно верное решение, и после этого дороги назад уже не было.

Юнг стал отдавать своим людям приказы и они, превозмогая усталость и слабость, собрали нехитрый скарб отряда, упаковали в походные мешки броню, проверили обувь и наточили оружие. За этими занятиями время до полуночи пролетело незаметно. Лагерь германцев затих и забылся тревожным сном, после чего воины, затушив костер, поднялись и цепочкой двинулись в сторону леса.

Вскоре дезертиров окликнули. Это было боевое охранение, в котором у Густава имелись знакомые. Между ним и караульными состоялся короткий разговор, к группе Юнга присоединилось еще десять человек и все вместе, по узкой неприметной балке беглецы втянулись в неприветливый темный лес. Вокруг царила кромешная тьма, и двигаться дальше было невозможно. Но делать это никто и не собирался, поэтому воины затихли и стали ждать рассвета. Лагерь пфальцграфа находился от них на расстоянии одной мили и был как на ладони. Седрик видел костры и мелькающие на их фоне человеческие тени. Ему было страшно и казалось, что за каждым темным кустом прячется враг, а еще юноше хотелось спать, и в его животе бурчал голодный зверек, который требовал пищи. Вот только еды не было и юноша, как в детстве, закрыл глаза, постарался отвлечься и подумать о чем-то хорошем. Мысли потекли плавно и размеренно, Седрик представил, что он дома, и вскоре, забыв про страх и голод, задремал.

Сколько он проспал, Зальх не знал, а проснулся юноша оттого, что на его плечо легла чья-то рука. Седрик вздрогнул, открыл глаза и обнаружил, что наступило раннее утро. После чего он поднял голову и увидел рядом с собой Юнга, который кивнул в сторону поля и еле слышно прошептал:

— Глянь-ка Седрик, вовремя мы ушли.

Зальх поднялся, приник к шершавому стволу большого дуба и посмотрел на ясно видимый лагерь германского войска. Там зажигались дополнительные костры и между ними суетились люди. Потом взвыли сигнальные трубы, чей зычный глас донесся до спрятавшего беглецов лесного массива, и практически одновременно с этим послышался многоголосый рев бодричей, которые в больших количествах выходили из окрестных лесов и окружали германцев плотным кольцом.