Воин Яровита
Шрифт:
— Но это ведь не наше, — разглядывая окровавленные кольчуги и панцири, произнес Ребиндер.
— Теперь ваше, потому что нашим друзьям на том свете железо ни к чему. Делайте, что сказал, и будьте готовы к тому, что вскоре мы продолжим наш путь.
Опытный Густав фон Юнг оказался прав. К полудню подошли отряды священнослужителей и наемной пехоты. Фридрих Саксонский и его приближенные приободрились, и когда войско схоронило несколько сотен мертвецов, было приказано продолжить наступление на Зверин. Германские отряды выходили на широкую дорогу, которая шла вдоль озера и Седрик фон Зальх, который так и не нашел своего мерина, зато получил превосходный панцирь Байзена и
Глава 26
Северное море. 6652 С.М.З.Х.
Ветер бил в мое лицо и швырял в него морскую влагу. От соли кожу стянуло, волосы на голове слиплись и застыли колтунами, а глаза щипало. Стоять на палубе корабля, которая ходила ходуном, без опоры было невозможно. Дела наши плохи и, отвернувшись от безумного и жестокого воздушного потока, я стал всматриваться туда, где должен был находиться берег. Однако вокруг "Яровита", который вместе с "Кресом" шел на соединение с основными силами моей флотилии, ждущими нас в тихой гавани на островке невдалеке от города Слейс, были только огромные темно-серые волны. Берега я не увидел и второго шнеккера, кстати сказать, тоже.
Весенний шторм силою не менее семи баллов кидал "Яровита", словно он легкая пушинка. Воины, чтобы не улететь за борт, привязались к румам, и дерево корабля, который не слушался руля, стонало и трещало. Ветер заглушал голоса людей и, казалось, что еще немного, и нам придет конец. Грозная стихия разломит шнеккер пополам и разметает его на куски, а наши бренные оболочки станут упрямо цепляться за жизнь, но все будет бесполезно. В холодной воде, да еще на крутой волне высотою в трехэтажный дом, никто не выживет и, разумеется, наши родные так и не узнают, где и как экипаж боевого корабля принял свою смерть.
"Да уж, — двумя руками цепляясь за борт, подумал я, — вот и сходил ты, Вадим Андреевич, в поход. Теперь на корм скользким рыбешкам вместе со всеми своими товарищами отправишься, а твои проекты, скорее всего, заглохнут. Векомир с волхвами и князьями будет биться против крестоносцев до последней возможности и очень даже может быть, что первый серьезный натиск отобьет. Но потом все рано будет поражение, ибо старик не вечен. Сука! Несправедливо это, но против природы не попрешь. Вот разве только своего небесного покровителя о помощи попросить. Но услышит ли меня Яровит и сможет ли помочь? Не знаю. Однако попробовать стоит. Мне все равно — терять нечего, а варягам и киевлянам, которые увидят, что вождь не сдается, это будет примером. Неосознанно они станут равняться на меня и надеяться на спасение. Ну, а там, глядишь, буря утихнет, и кто-то сможет добраться до берега".
Рядом со мной, на карачках пробежав по палубе, появился Ранко Самород. Смотреть на него было страшно — лицо в белой корке, а глаза, словно у вампира или нечисти какой, красные и слегка безумные. Левой рукой он обхватил рум, а правой схватился за мой толстый кожаный плащ, подтянулся и прохрипел:
— Смерть близка, Вадим! Я чую приближение Морены! Но прежде чем мы погибнем, я хочу сказать, что ни о чем не жалею! Я рад, что ходил с тобой в походы
Самород усмехнулся, и корка на его обветренных губах лопнула. На миг они покрылись сукровицей, и снова нас накрыла соленая волна. Мы, словно псы, которые выползли на берег после купания, одновременно встряхнулись и я сказал варягу:
— Еще не все потеряно! Держись! Будем бороться!
Варяг хотел что-то ответить, но порыв ветра забил его открытый рот и он закашлялся, а я стал погружаться в себя. Прочь посторонние мысли и желания! Нет ничего, ни шторма, ни ветра, ни свинцовых туч над головой, ни забот, ни планов на будущее, ни родных людей. Есть только я, потомок славянских небожителей Вадим Сокол, и мать-природа, через которую я передам свое слово богам. Все остальное досадные мелочи, недостойные внимания. Только в таком состоянии голос человека может быть принят родовыми богами, которые услышат своего потомка, где бы он ни находился. Так меня учили волхвы, и мне известно, что это истина.
Я стал забывать лицо Нерейд и малыша Трояна. Ушли лица других знакомых мне людей и события двух моих жизней, в двадцать первом веке и в двенадцатом. Все земные желания оставили меня, уши перестали воспринимать шум ветра, и я почувствовал сердцебиение нашей родной планеты.
— Тук!
Пауза.
— Тук!
Снова тишина и мое сердце стало биться в одном ритме с природой.
— Тук! — неслышный удар от ядра Земли прокатывается по всему миру от Северного полюса до Южного, и я откликаюсь ему.
Теперь можно поговорить с теми, кто через череду поколений подарил нам жизнь, и я откинул в сторону пропитавшийся влагой плащ, а затем поправил ножны с мечом и поднялся. Ранко попытался ухватить меня за рубаху, но промахнулся, и взмахнул рукой, мол, куда ты, безумец. Однако я не обратил на его движение никакого внимания, поскольку в этот момент мне было все равно. Я не видел никакой разницы между жизнью и смертью. Все бренное ушло, и осталась лишь мать-природа и идущая из самых сокровенных уголков моей души просьба к богам.
Широкими шагами, словно по гладкому асфальтовому шоссе, а не по раскачивающейся палубе, я прошел на нос шнеккера и ухватился за резной планширь. Я видел неистовство морской стихии и то, как яростный ветер пытался разорвать прилипшую к моему телу рубаху. Но я не чувствовал неудобств. Меня это не беспокоило и, перекрывая царящий вокруг меня шум, я закричал:
— Яро-вит!!!
Отклика не было, и снова я подал свой голос:
— Яро-вит!!!
Опять тишина и третья попытка:
— Яро-вит!!!
На краешке сознания что-то шевельнулось, а в самой природе произошли некоторые изменения. Это нельзя объяснить, но для меня это выглядело так, словно хмурые небеса стали вглядываться в мою душу, и от них ничего нельзя было скрыть. Нечеловеческий взгляд оказался прикован ко мне. Я понял, что привлек внимание бога, возможно, даже не Яровита, а кого-то из его названных братьев. Но это было не суть важно. Ответа я не ждал, ибо понимал, что в Ночь Сварога даже самые мощные волхвы могут слышать великих предков лишь от случая к случаю. Однако небожители могли помочь воинам, которые пошли за мной и сейчас готовились к гибели, и это было самым главным. Настолько, что ради выживания дружинников я был готов отдать собственную жизнь и душу. Пойти на сознательное самопожертвование за други своя, как велит честь. Ну, а поскольку медлить было нельзя, корабль вот-вот мог развалиться, я воззвал к высшей силе в лице своего бога.