Воин
Шрифт:
Леклерк ушел, и целую минуту никто не двигался. Потом Ти, подойдя к Мэтту сзади, положила руки ему на плечи. Конвей вздрогнул от прикосновения, напряженные мускулы натянулись еще сильнее. Она нежно разминала их. Его голова откинулась, и Ти свела руки, баюкая ее. Вскоре она присела на край кресла, держа голову Мэтта на коленях, и протянула руки вниз, массируя его руки и грудь.
Поначалу легкая боль от давления ощупывающих пальцев принесла облегчение, освободив от стресса разум и тело. Однако, когда Ти подалась вперед, Мэтт почувствовал в глубине живота
Ее прикосновение было почти невозможно вынести. Губы Ти были сухими и горячими, и когда он поцеловал их, то чувствовал соль. Она расстегнула его брюки. От внезапной свободы дрожь облегчения пробежала по телу, а потом ее руки, возбуждавшие, обещавшие, каждым своим прикосновением разожгли еще больший огонь.
Мэтт повернулся, и, сжимая ее в объятиях, задрал рубашку, в спешке небрежно и грубо. Ти с усилием отвела его голову назад и заглянула в глаза.
— Разденься, — прошептала она, отстраняясь.
Когда Мэтт разделся, ее рубашка и туфли были на полу и она лежала на кровати обнаженная, наблюдая за ним темными глазами. Ти протянула руки, и он пошел к ней.
Мэтт был настойчив, и на дальнейшие приготовления не оставалось времени. Их любовь была неистовой, требовательной с момента, когда Ти впервые изогнулась ему навстречу, до смешанных стонов и приглушенных криков наивысшего наслаждения. Прошло много времени после того, как они затихли, когда Конвей наконец почувствовал, что может снова двигаться. И только тогда Мэтт приподнялся с неподвижного тела под ним и поймал ее взгляд.
Его обожгло, отбросило на край кровати. Ти лежала неподвижно, наблюдая. Почувствовав себя неловко, Конвей натянул штаны и сел в большее кресло. Она тихо спросила:
— Теперь тебе хорошо? — и ему послышалось что-то, необъяснимо стыдящее его. Он пробормотал «да» и слова благодарности, прозвучавшие грубо и неуместно. Мэтт обернулся и следил, как Ти одевается. Он залюбовался ею, ее плавной грацией и неожиданной красотой. Обнаженная, она закинула руки с мантией за голову и была так привлекательна, что Мэтт едва сдержался. Но взгляд…
Еще несколько мгновений назад Конвей держал эту женщину в своих руках, но не обладал ею. И не знал, могла ли она сказать о нем то же самое.
Ти удивила его, присев в кресло напротив, вместо того чтобы сразу уйти. Почувствовав неловкость, он не мог пошевелиться.
— Ты хороший, Мэтт Конвей. Мне кажется, ты сейчас боишься чем-либо причинить мне боль. Пойми, меня надо просто использовать. Ты же знаешь мою историю. Я не родила Алтанару ребенка, и поэтому я теперь вещь. Ну, возможно, инструмент. — В этих словах сквозила насмешка над собой.
— Как ты можешь так говорить?!
— Я собственность короля. — Тщательно расправив волосы, как будто это могло отвлечь ее от собственных мыслей, Ти продолжила: — Я почувствовала
— Ты помогла. Я хотел бы… — Мэтт попытался жестом высказать остальное.
Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.
— У нас много общего. Мой народ не доверяет тебе, твой народ не доверяет мне. Я думала, таким образом смогу показать, что честна с тобой.
Он уставился в пол, не отвечая. У свечей Ти задержалась.
— Ты не можешь понять, да? Печально. Спокойной ночи. — Задув свечи, она ушла.
Конвей тяжело опустился на кровать, слишком взволнованный, чтобы снова раздеваться. Расслабленная рука упала на небрежно брошенную куртку из кроличьей шкуры. Поглаживая мех, Мэтт закружился в водовороте времени, и перед ним снова появился зоопарк. Он видел детскую площадку, где можно было обнимать и ласкать животных. Он слышал крики восторга, радость, бьющую ключом, и любовь матери в убаюкивающем бормотании.
Сон пришел как спасение.
Глава 46
— Больше нести его нельзя, — заявила Сайла, наклонившись над носилками Джонса. Камень, пущенный пращой Дьявола, пробил чужеземцу голову. Сайла побледнела от усталости, ее лицо походило на маску упрямства. Гэну пришло в голову, что он никогда еще не видел ее столь непривлекательной или не понимал, насколько сильны в ней качества защитницы. И все это — для бесполезного Джонса.
Место действия разительно контрастировало с характером и опасностью ситуации. Все вокруг них было покрыто рододендронами, расцветившими землю всеми оттенками алого и белого. Некоторые растения были размером с небольшие деревья. В отдалении, затененные подростом, они казались призрачными пятнами цвета, вплывавшими в лес. На фоне этой красоты шум и беспорядок плохо обученных солдат Харбундая оскорблял зрение и слух.
Гэн попробовал объяснить еще раз:
— Мы торчим здесь уже три дня. Дьяволы преследуют нас, становясь все более дерзкими. Этот барон из Харбундая угрожает покинуть нас.
Нила поднялась со своего места у костра, откуда она смотрела за варившейся в котелке похлебкой. Подойдя к Сайле, девушка встала у нее за спиной.
— Я остаюсь с ней.
Сайла взглянула на нее с благодарностью.
— Это — мой долг, Гэн. Ты это знаешь. А что сделает король Харбундая, если этот барон Джалайл покинет дочь Вождя Войны?
— Вероятно, ничего. Во всяком случае, сейчас, когда у него на носу война с Олой.
— Ну, так давайте отпустим их, — с издевкой объявила Нила. — Если за нами идут Дьяволы, почему твои собаки так спокойны? Эти так называемые солдаты думают только о том, как унести ноги.
Как бы отвечая на ее реплику, через низкий кустарник в лагерь вломился ночной дозор Харбундая. Гэн уже давно слышал, как они возвращаются. Он холодно посмотрел на дозорных. Двое из пяти несли свою броню на копьях, переброшенных через плечо. Клас присоединился к собравшейся вокруг Джонса группе, пробормотав: