Шрифт:
1
Роберт проснулся, лежа над кроватью, опорой ему служил воздух, и только воздух.
Нисколько не удивившись, он мягко перевернулся со спины на живот, протянул руки и испытанным уже движением ухватился за спинку кровати. Кровать была надежно привинчена к полу. Роберт напряг мускулы и играючи подтянув непослушное тело, спустился вниз. Как всегда минут пять адаптировался к земному притяжению, ему прямо-таки слышалось напряженное звучание тумблеров переключающихся в мозгу. Наконец, ощутив долгожданную тяжесть в теле, он вдохнул полной грудью, широко улыбнулся и пошел исполнять повседневные обязанности, как-то: мыться, бриться, завтракать и наконец,
Двигался Роберт хаотично. Мог, пробегая по тротуару в какой-то момент резко схватить за пушистый хвост прогуливающегося кота; задорно крикнуть, вспугнув с черных гнезд на деревьях стаю сердитых ворон; врезаться в толпу сонных работяг, пробирающихся к своим фабрикам да заводам. Для него победой, одинаково, было, и сорвать поцелуй с уст незнакомой девушки, которую он догонял на улице, хватал за плечи и бесцеремонно целовал со смехом, несмотря на сопротивление; и также победой он считал возможность одолеть в драке сразу несколько бугаев, почти равных ему по силе.
И хотя Роберту перевалило далеко за пятьдесят, выглядел он настолько молодо, что даже совсем молоденькие девушки оглядывались на него, с любопытством и одобрением, охватывая взглядами ладную его мускулистую фигуру.
Он даже ходил как-то не так, не так, как все люди. Походка его была непринужденной, но в каждом шаге чувствовалась какая-то скрытая пружина, точно он готов был в любую минуту подпрыгнуть и взмыть под облака.
Служил он в отряде специального назначения. Сложность государственных заданий, которые он выполнял, страшное напряжение, связанное с работой, требовали разрядки. И Роберт, не желая опускаться, как некоторые его сослуживцы, до уровня обыкновенного пьяницы, пускался в детские забавы. Пьянство он не одобрял, мог выпить, конечно, и пил по праздникам, но в целом, употреблял разве что кефир...
В свободное время, в дни отдыха он бегал наперегонки с соседскими детьми и гонял мяч. Он прыгал, не обращая никакого внимания на вопросительные взгляды прохожих, со скакалкой и нередко проигрывая более ловким поскакушкам, расстраивался и горячился, ругаясь и споря, а потом снова скакал, чтобы проиграть. Дети принимали его, как равного себе, потому как он был искренен с ними, они понимали, что он нуждается в их обществе.
Часто, играя с детьми, Роберт заливался таким долгим смехом, что едва мог устоять на ногах и, пошатываясь, вытирал невольные слезы, скатывавшиеся прозрачными капельками из уголков глаз на его щеки. А потом, уклонялся от усилий своих маленьких друзей напугать его, чтобы сбить икотку, которая всякий раз, после продолжительной смехотерапии, неудержимо мучила его. И, чтобы подавить икоту, ему надо было выпить одним духом целый литр воды.
Дети любили Роберта. Он был посреди них совершенно своим. И, когда он висел вниз головой, зацепившись ногами и руками за перекладины лестницы, сооруженной во дворе школы, рядом с другими спортивными снарядами, они всегда рассматривали его, не скрывая своего восхищения.
Они видели его блестящие, насмешливые глаза и презрительную улыбку. Видели угрюмые тени, изредка омрачавшие его лицо. И стремились отвлечь его от тяжких мыслей, привнесенных сюда, на детскую площадку его работой.
Тогда только и слышалось: «Роберт, посмотри!», «Роберт, заметь, какой я стал!»
Мальчишки неустанно демонстрировали перед ним свои мускулы и свои умения, а девочки соревновались в стремительности и ловкости. Детвора лазала и скакала, и Роберт зажмуривался от обилия света бьющего, как ему казалось, из самих глаз ребятни.
Они обожали его и стремились быть на него похожими. Роберт был их кумиром.
Даже взрослые, родители детей, было напрягшиеся в отношении всей этой ситуации, когда взрослый мужик скачет посреди школьников, будто маленький, смотрели на увлечение ребятни с одобрением. Роберт отвлекал их от скуки и, стало быть, от пьянства и наркомании. Роберт увлекал их спортом, а стало быть, здоровым образом жизни.
Дети после знакомства с ним будто просыпались и начинали лучше учиться. Учителя не могли нарадоваться и в ответ на причину такой успеваемости всегда слышали одно: «Это понравится Роберту!»
Некоторые взрослые думали, что Роберт — герой какого-нибудь комикса и, заглядывая в газетный ларек, сводили с ума киоскершу требованием подать им такой журнал. Бедная киоскерша заводила глаза к потолку своего ларька и клялась, что такого героя нет, и никто не рисует картинок с его подвигами.
«Безобразие!» - сердились взрослые, желая знать, чем и кем увлекаются их чада, а не получая искомого, впадали в депрессию. Плохо иметь в семье такого взрослого, он всегда сует свой нос, куда не следует и преследует, прячась за углами домов, используя любые кусты в качестве щита, свое дитя, куда бы оно ни направилось. И, если речь пойдет о любви, такой взрослый досконально выследит, где живет возлюбленная чада и какая у нее семья, плохая или хорошая. Такой взрослый дотошно, на кухне, распишет на листке, все минусы и плюсы от общения дитяти с нею и даже заглянет вдаль, в возможную свадьбу и ее последствия в виде маленьких чадосят. Речь о свадьбе заводится у такого взрослого всегда, даже, если внуку едва исполнилось десять, а его подруге девять лет.
Марку, как раз исполнилось десять, а его подруге, Кристине, девять. Они родились в один день, с разницей, в один год. Свою встречу в одном классе, Кристина была вундеркиндом, они считали знаменательной. Их дружбу скрепил Роберт, невольно, конечно. Он не знал, что вдохновляет их на спортивные подвиги и не знал, что заработал себе, таким образом, личного врага в лице деда Марка.
Дед следил за компанией всегда и везде. Для этих целей он купил телескоп, наводил его из окна своего дома на школьный двор и следил неустанно и недоверчиво. Окна его комнаты были расположены как раз напротив школьного двора. Мало того, дед наводил телескоп на окна квартиры Роберта, следил за ним постоянно, благо он никогда не задергивал занавесок. Дед знал, таким образом, что Роберт летает во сне, он знал и даже снимал на видеокамеру его полеты, но пока никому и ничего не показывал, предпочитая положиться на случай. И еще, он знал, что Роберт военный и подозревал такую возможность, он рассуждал, а вдруг, сейчас военные, да и преодолели гравитацию вдруг, они, что-то такое изобрели, что дало им возможность летать во сне?!. Например, какие-то антигравитационные таблетки... И потому дед не торопился обнародовать свой компромат. А только смотрел на Роберта, изредка снимая его невероятные полеты над кроватью на видеокамеру.
Дед следил также за Кристиной, на его счастье, она жила напротив его дома и ее окна приходились чуть выше пятого этажа. Она проживала в большом сером блочном доме. И следя за тем, как она махала руками и ногами по утрам, он только хмыкал недоверчиво, и все норовил дождаться, когда же ей надоест заниматься зарядкой и она засядет кушать жирные пирожные, он был убежден, что все девочки — сладкоежки, а их пристрастия к сладкому, постепенно приводят к ожирению и потере зубов. Впрочем, он также не доверял своему внуку. Каждый раз, провожая его на утреннюю пробежку, он не забывал поерничать по поводу неподходящей погоды или раннего времени, когда только спать бы да спать... Марк, играя мускулами, снисходительно улыбался на выходки сумасбродного деда.
Марк был посвящен в тайну полетов Роберта. Он знал о Роберте почти все. Его кумир мог летать, мог одним усилием воли разогнать тучи над головой, мог управлять предметами, так что они пролетали по невидимым для глаза туннелям и появлялись перед ним, преодолев расстояние в тысячу километров, лишь слегка разогретыми от скорости передвижения. Он был бы идеальным вором, если бы захотел. Все деньги мира во мгновение ока упали бы к его ногам, будучи телепортированы из хранилищ банков. Но Роберт не был вором, но и честным человеком его было трудно назвать. Он не признавал границ и не понимал денег. Роберт мог ходить по туннелям, не пользуясь самолетами и автомобилями. Ему по большому счету не нужен был паспорт, тем более заграничный.