Воительница Морены
Шрифт:
– Только никаких голых поп! – категорически заявила мама, помогая собирать в дорогу вещи.
– Мама, ну какие попы! – нервно взвилась Инга. – У меня в контракте написано, что в одном эпизоде я обнажена по пояс, только грудь, да и то в профиль. Эпизод коротенький, никто даже не увидит, – поспешно добавила она, видя, как мать закатывает глаза.
– Я поверить не могу, что мы на это согласились, – сказал отец, присаживаясь на кровать. – Добровольно разрешили дочери выставить сиськи напоказ, чтобы их лапал какой-то пацан!
– Может, передумаешь, доченька? – с надеждой спросила мама.
– Так, родители, перестаньте, пожалуйста! А то я сама повешусь, не дожидаясь, пока это сделают фашисты, – не выдержала Инга. – Я не в стриптизе выступаю. Это кино, понимаете? Настоящее искусство! И, между прочим, хорошие деньги. И это будет не моя грудь, а как бы грудь Насти Томилиной. И не пацан вовсе, а Гриня несчастный, он запал на мою Настю, а потом предал ее.
– Все-таки будь поосторожнее, – строго сказал отец. – Не забывай: ты несовершеннолетняя. Поаккуратнее там с парнями. Не успеешь оглянуться, как в постель затащат. Прибью тогда!
Клава заохала, хватаясь за сердце.
– Выдумываете себе страшилки, – буркнула смущенная Инга, схватила сумку и потащила в коридор.
Эти съемки были для нее настоящей школой жизни, и к их финалу она почувствовала, что внутренне стала гораздо взрослее и серьезнее.
По сюжету, ее героиня Настя Томилина, находясь в оккупации, ежедневно рисковала жизнью, собирая информацию о передвижении фашистских отрядов для ослепшего радиста, который передавал сведения нашим войскам. Фрицы пеленговали сигнал, прочесывали дома и лес, но Настя после каждой передачи уводила радиста в другое место. Предал их влюбленный паренек Гриня, ревнующий ее к слепому бойцу. В обмен на гарантии, что Насте не причинят вреда, он рассказал эсэсовцам о местонахождении радиста. Того нашли и расстреляли, а Настю повесили на глазах односельчан.
Инга так вжилась в роль, что после смен грустила. А как отсняли финальный эпизод с казнью – она прорыдала весь вечер: до того ей было жаль и Настю, и слепого радиста, роль которого исполнил польский актер Януш Новак. До начала съемок она посмотрела несколько фильмов с его участием. Инга сразу почувствовала симпатию к этому светловолосому, чуть скуластому парню с синими глазами. Она могла бы влюбиться в него. Януш сносно говорил по-русски и знал английский, и недопонимания между ними не возникало.
Гриню играл наш актер, Сергей Воронин. Это был чернявый худенький парень с настороженным взглядом. Инге он не понравился сразу, и не из-за своего отрицательного героя, а как человек. Она видела, что Воронин путает роль и личные отношения, пытаясь в перерывах между съемками закадрить ее. Она молча игнорировала его ухаживания, и он вскоре переключился на какую-то эпизодическую актрису.
Когда съемки закончились, после банкета к Инге подошел помощник режиссера Олег Мусин.
– Так нельзя, ты неправильно относишься к работе, – сказал он. – Будешь и дальше рыдать над своими героинями – быстро сгоришь, начнешь нюхать или сопьешься.
– С чего бы это? – удивилась Инга.
– Потому что талант нужно правильно распределять и грамотно им управлять, – назидательно сказал Олег. – Мой тебе совет на прощанье: иди учиться. Профессиональное образование, конечно, часто портит, но тебе, я думаю, это не грозит.
Она озадачилась. Ей казалось, что можно стать большой актрисой и без профессионального образования. Примеров в мировом кинематографе предостаточно. Взять хотя бы Элизабет Тейлор. Но Инга временами осознавала и сама, что, несмотря на способности, ей не хватает знаний. Ей хотелось глубже понимать суть того, что она делает в кадре.
После окончания школы она подала документы во ВГИК на актерский факультет. Родители к этому времени окончательно смирились с жизненным выбором дочери. Да и финансовая сторона вопроса сыграла роль. На деньги от съемок они сделали в квартире ремонт, поменяли мебель. Папа купил подержанную «Ауди». Инга хотела приобрести автомобиль и для себя, но с огорчением выяснила: водить машину можно только с восемнадцати лет. Папа сказал, что до этого времени он будет ее личным шофером.
Перед экзаменами она не сильно волновалась, как остальные поступающие. Ведь ее мечта сбылась: она стала актрисой. А образование никуда не денется. Не поступит сейчас – попробует на следующий год.
Абитуриенты ее узнавали, некоторые просили автограф. Инга подумала, что будет тот еще номер, если она провалится на творческих турах или экзаменах.
Вопреки сомнениям, она прошла. Помогли талант и отсутствие страха, когда она стояла перед комиссией.
Найдя свою фамилию в списке, она все же заплакала от счастья. Поступившие собирались в фойе возле окон, поздравляли друг друга и угощали сигаретами. Зачисление уравняло всех, и на Ингу смотрели уже без особого восторга.
В то время ей приходилось соотносить съемки с учебой. Но это пошло на пользу, отучив ее от всеядности, с которой она раньше, не раздумывая, бралась за любую предложенную роль. Теперь она соглашалась на роли в картинах серьезных, предпочитая в основном авторское кино коммерческому.
Наши режиссеры предлагали ей массу ролей. К сожалению, большинство сценариев представляли собой криминальную чернуху, бездарные комедии или мелодрамы для домохозяек. Иногда приносили полную бредятину, гордо выдаваемую за артхаус.
– Что происходит с кинематографом? Бал правят продюсеры. В кадре случайные люди: какие-то певички, шоумены, бесталанные дети и внуки артистов. Безграмотные сценаристы пишут чушь для таких же плохих режиссеров. Кто-то вчера делал клипы и рекламу, а сегодня этим же методом ляпает кино. Да если бы кино! – жаловалась она в самолете Алексею Звонареву – режиссеру, в картинах которого играла главные роли. Они возвращались из Берлина, с кинофестиваля. Фильмы Звонарева завоевывали награды преимущественно в Европе, но и на родине у него был грамотный и умный зритель.
– У-у, да это крик отчаяния. Но когда ты успела заразиться рафинированным снобизмом? – рассмеялся Алексей. – Процент хороших картин во все времена и во всех странах более-менее постоянен. А вот процент дерьма – величина переменная. И сегодня эта переменная сильно скакнула вверх. Избушку повернули к Ивану задом и загнули посильнее, чтобы лучше видно было. Кино – оно что? Из балаганного зрелища вышло, в балаганное зрелище и вернется. Если не показать зрителю, как Пушкин на горшок ходит – кому сегодня нужно его «чудное мгновенье»! – усмехался Звонарев. – А если серьезно – ничего экстраординарного. Подделка под искусство всегда в цене. Но пока будет существовать хотя бы одна стоящая картина, кино продолжит жить. Прости за патетику. Просто делай то, что хочешь и умеешь делать. Кстати, есть очень интересный сценарий. Посмотришь?