Вокруг державного престола. Батюшка царь
Шрифт:
Остальные старцы закивали головами в знак согласия. Все они с подозрением и осуждением поглядывали на Никона.
Вперед вышел Амвросий.
– Вот мне рыбаки рассказывали, что иноземцы совсем задушили русских купцов в Архангельске. Не позволяют возить на своих судах товары в Амстердам. А ты предлагаешь им нашу икру и рыбу продавать… Да им и с овцы клок нельзя даром отдать.
Однажды после богослужения Никон дождался, когда монахи уйдут из церкви и останутся Елеазар и соборные старцы.
– Зачем, преподобный, кладем мы земные поклоны? А если бы можно было только в пояс кланяться, то, думаю, и Богу не было бы противно. Ведь это обряд. Главное, что держишь в уме и сердце, – сказал им Никон. Старцы от удивления даже замерли.
– А ты что же, поди, колени и лоб уже до дырок стёр? – с ехидством спросил Амвросий.
– О чем ты толкуешь, еретик? – запальчиво воскликнул Елеазар. – Ты разве не знаешь, что Христос молился в Гефсиманском саду на коленях? Обряд для православных есть плоть земная всякого священнодействия. Сын Божий не мог явиться к людям без плоти, так и мы не можем отказаться от соединения Божества с плотью. В проявлении божественного через обряд и есть суть таинства. А ты желаешь изменить его суть. Не буди ересь в православных людях, иначе твоя душа будет сожжена вечным огнем.
Старцы вокруг шептались с осуждением. Не обращая на них внимания, Никон упрямо возразил.
– Не боюсь вечного огня, потому что ничем не прогневал Господа, ибо не помрачил свою душу никаким преступлением и искренне каюсь. Уповаю на милосердие Спасителя, – и неожиданно для старцев перекрестился тремя перстами.
Елеазар затрясся от гнева.
– Кукиш богу слагаешь? Хочешь посеять ересь, идущую от антихриста, и служишь ему?
– Если это служение антихристу, то почему в греческих церквях крестятся тремя перстами? От греков к нам пришла христианская вера. Еретика Мартина Армянина, учившего православных слагать два перста, Киевский собор предал проклятию, о чем записано в наших книгах. Я сам читал эту запись, когда переписывал книги, – продолжал настаивать Никон.
– Опомнись! Да как ты смеешь произносить крамолу в стенах Божьего храма! Истинно говорю – ты заблудшая овца и еретик. А то, что ты блеешь, то в наших соборных церквях не принято и не прописано в уставах наших отцов. – Елеазар растеряно оглянулся на стоящего позади Амвросия. Тот выскочил вперед и в сердцах воскликнул:
– Уйди с глаз долой, басурман. Ишь, змею какую пригрели.…Да, после таких речей тебе не место в храме.
– А я не уйду, – угрюмо ответил Никон и не двинулся с места. Возмущенные старцы посовещались и сами направились к выходу.
– Вызываю вас на состязание о вере, – запальчиво крикнул им вслед Никон.
– Тебе ли с нами тягаться, богохульник? – воскликнул Амвросий. Он развернулся и, потрясая кулачками, маленький и тщедушный, разгневанно подскочил к Никону. Однако тот стоял перед ним бледный и безмолвный, не шелохнувшись. И только черные глаза неистово пламенели.
– Постой, Амвросий, – одернул Елеазар старца, – ты разве не видишь, что в нем гордыня великая, и он никого не слышит, кроме себя.
Повернулся к Никону.
– Ты приди сюда завтра перед обедней. Поговорим с тобой о вере.
На другой день Никон рассчитывал увидеть преподобного Елеазара в храме, но его ожидали старцы. Они сидели на лавке и оживленно беседовали. Когда он вошел, приумолкли и настороженно посмотрели на него.
– Здравствуйте, отцы, – сказал Никон и перекрестился на иконы.
– Ну, здравствуй, коли не шутишь, – сказал, поднявшись с лавки, Елеазар. Лицо его выглядело грустным и осунувшимся. – Обсудили мы тут твои справы и поняли, что хочешь ты подвести нашу веру под чужие обычаи соборов греческих отцов, заразить нашу церковь латинством и ересью.
Это было серьезное обвинение, и Никон сразу запротестовал.
– Об этом и не думаю. Радею лишь за чистоту нашей православной веры.
– Врешь, – сорвался с места, потрясая сжатыми кулачками, Амвросий. Глаза его гневно засверкали. Соборные старцы одобрительными восклицаниями поддержали его.
– И в чем же твое раденье? – с осуждением покачал Елеазар головой. – В том, что призываешь нас менять таинства и чинопочитания, чтобы было, как у латинян и греков?
– Мы от греков приняли христианство, и его храним. Так всегда было и будет. Я не призываю отказываться от веры, только внести изменения в наши церковные службы, чтобы они были такими же, как у греков, – возразил ему Никон.
– А кто сказал, что они будут полезные православной вере? Да и кто ты такой, чтобы настаивать на изменениях? – вскипел Елеазар. И вновь сидящие на лавке старцы единодушно и одобрительно затопали ногами и закричали в знак поддержки Елеазару.
– А я когда наши книги-то переписывал, да и сравнивал с греческими, вот и увидел расхождения в чинопоследованиях. И подумал: если имеем с греками единую христианскую церковь, то почему нам наши и греческие обычаи не привести бы к единообразию?
И вновь после этих крамольных слов старцы в ярости повыскакивали с мест и закричали, доказывая Никону его неправоту. И снова Елеазару пришлось просить всех успокоиться.
Ему хотелось при помощи весомых доказательств убедить Никона, что тот заблуждается. Но чем больше он его уговаривал, приводя в качестве примера известные высказывания святых отцов Иоанна Златоуста и Симеона Фессалоникийского о важности сохранения обычаев в церковных служениях, тем больше наталкивался на возражения Никона.
– Греческая и киевская церкви, откуда черпаешь ты свои справы, заражена латинством и католичеством. Изменим форму обряда, изменится таинство и благодать Святого Духа. Через живую плоть, через миропомазание, привычку креститься, крещенье в купели, в воде, в хлебе, в вине передается нам благодать. Как Сын Божий не может к людям явиться без плоти и крови, так и мы не можем отказаться от наших обрядов. Так завещано нам святыми отцами. А если уступим в малости, большее потеряем, – утверждал Елеазар.
В ответ Никон продолжал высказывать – с точки зрения Елеазара и старцев – богохульные и крамольные мысли.
Дело кончилось тем, что возмущенные старцы, не согласные с речами Никона, разразились в его адрес бранью и уже были готовы снова наброситься на него с кулаками и прогнать из скита. Амвросий, любивший и жалевший Никона, как родного сына, ослабев от такого ожесточенного спора, рухнул на лавку и заплакал от досады и огорчения. Елеазар же запальчиво крикнул Никону, чтобы тот убирался и больше не приходил на Литургии в церковь.