Вокруг «Серебряного века»
Шрифт:
В своей работе мы предприняли попытку собрать воедино свидетельства документального, дневникового и мемуарного характера, относящиеся к студенческим годам Брюсова, которые дали бы возможность проследить ход его университетских занятий, восстановить (хотя бы отчасти) тематику работ, выполнявшихся там, круг преподавателей и однокурсников, дополнительные интересы Брюсова-студента, с университетом связанные.
Причины нашего интереса к этой теме определяются прежде всего тем, что именно в университетские годы Брюсов обрел самобытность как художник. В августе 1893 года, когда он подал прошение о приеме, на его счету было «Письмо в редакцию» детского журнала «Задушевное слово» и три статьи о тотализаторе в газетах «Русский спорт» и «Листок объявлений и спорта». В середине 1899 года, заканчивая университет, Брюсов имел за плечами две книги стихов (одна из которых вышла двумя изданиями), книгу переводов «Романсов без слов» П. Верлена, изданное отдельной брошюрой исследование «О искусстве» и три сборника «Русские символисты», которые в первую очередь и делали его знаменитостью. Почти сразу после окончания, в конце года, он стал одним из инициаторов создания издательства «Скорпион», тогда же вышла «Книга раздумий», в стихах из которой, как нам кажется, Брюсов продекларировал завершение первого периода своего творчества.
Для историков журналистики чрезвычайно любопытны сборники «Русские символисты», которые, как нам кажется, следует включать в состав периодики русского модернизма, хотя и с некоторыми
Но особого внимания заслуживают годы учения Брюсова для тех, кто пытается должным образом понять всю направленность его творчества, в котором постоянно сочетаются обращения к интуитивным прозрениям и пр. — с ориентацией на науку в самых разнообразных ее формах. Сюда относится и спиритизм Брюсова, о котором мы можем говорить с усмешкой неверия, но не забывая, что для того времени он был предметом вполне серьезного научного осмысления (достаточно вспомнить, что о спиритизме писали — с разных, естественно, точек зрения — Д. И. Менделеев и А. М. Бутлеров). Сюда входит «научная поэзия», о которой Брюсов писал, и не только в связи с теориями Р. Гиля, но и со своей собственной точки зрения. Сюда, безусловно, должны быть отнесены его исторические и филологические сочинения, во многом опиравшиеся на методику, выработанную в студенческие годы. Несомненно, и философские опыты, так и не доведенные Брюсовым до завершения и публикации, теснейшим образом (у читателей будет случай в этом убедиться) связаны с его университетскими штудиями. Одним словом, аспектов, делающих изучение студенческого опыта Брюсова существенным, достаточно много, и мы не должны отделываться от их осмысления теми временами довольно резкими характеристиками, которыми Брюсов награждает своих преподавателей вне зависимости от степени их авторитета в научном мире. Такая резкость отвержения, как правило, лишь подчеркивает совершенно явную связь, существующую между отвергаемым и новыми концепциями, возникающими на месте прежних.
222
От них очевидно протягивается нить преемственности к систематически выходившим на протяжении пяти лет альманахам «Северные цветы», выпускавшимся издательством «Скорпион», а, в свою очередь, от «Северных цветов» — к журналу «Весы», ставшему наиболее цельным во всех отношениях журналом русского символизма.
223
Практически отрезанный от периодики, с 1898 года он начинает постоянно сотрудничать в почтеннейшем журнале П. А. Бартенева «Русский архив», а в начале 1899 г. печатается в газете «Южное обозрение». Изучение планов Брюсова на сотрудничество с газетами и журналами конца века должно, несомненно, стать особой задачей историков литературы и журналистики.
Стоит отметить, что работа подобного рода предпринимается впервые. Существует недавняя статья профессора МГУ С. И. Кормилова «В. Я. Брюсов и Московский университет» [224] , однако в ней студенческим годам Брюсова отведено сравнительно немного места. Другая литература будет указана в примечаниях.
1. Гимназия
Гимназические годы Брюсов неоднократно описывал в различных биографических текстах, потому вряд ли имеет смысл говорить об этом подробно, но необходимо в наших интересах подчеркнуть несколько моментов школьного образования, полученного Брюсовым.
224
Брюсовские чтения 2002 года. Ереван, 2004. С. 5–22. В наиболее подробном на сегодняшний день биографическом исследовании о Брюсове ( Ашукин Николаи, Щербаков Рем.Брюсов. М., 2006) собственно университетским занятиям поэта отведено незначительное место.
Как известно, он начинал учиться в частной гимназии Ф. Креймана [225] , но осенью 1890 года перешел в прославленную гимназию Л. И. Поливанова, находившуюся на Пречистенке. «У Поливанова я попал в совершенно другую среду, нежели та, которая меня окружала в гимназии добрейшего Франца Ивановича. Поливанов умел внушить ученикам своей гимназии серьезное отношение к учению: все как один человек (по крайней мере, в моем классе) относились к науке как к настоящему делу…» [226] , — писал Брюсов.
225
В архиве сохранился лист с текстами письменных испытаний по русскому, латинскому, немецкому, французскому языкам и арифметике, которые Брюсов проходил в этой гимназии при поступлении, когда был определен сразу во второй класс (РГБ. Ф. 386. Карт. 111. Ед. хр. 45. Л. 1–2).
226
Брюсов В. Я.Автобиография // Русская литература XX века / Под ред. С. А. Венгерова. СПб., 1914. Т. 1. С. 106. Далее ссылки на эту автобиографию даются непосредственно в тексте с пометой Автобиографияи указанием страницы.
Сохранившиеся в его архиве табели (формально они назывались отзывами педагогического совета) гимназии Поливанова показывают, что даже внешняя организация учебного процесса там была ориентирована не на школьную, а на университетскую: оценки выставлялись за полугодия, а не за четверти, школьный год назывался не учебным, как обычно, а академическим, оценки выставлялись не цифрами, а словами — от «отлично» до «неудовлетворительно». Еще менее формализованной была система оценки прилежания, которое бывало и «отличным», и «очень хорошим», и «постоянным», и «ровным», и «усердным» [227] . Согласно позднейшему мнению Брюсова, «…занятия на филологическом факультете, где слушателей было весьма мало, не очень многим отличались от гимназических уроков» ( Автобиография. С. 108). Нам кажется, что это следует отнести не столько на счет «школьности» университета, сколько на счет организации преподавания у Поливанова.
227
РГБ. Ф. 386. Карт. 111. Ед. хр. 45. Л. 5–13. Далее все данные берутся из этих отзывов.
Отметим, что сам основатель и директор гимназии был у Брюсова не только преподавателем русского языка и словесности, но и классным наставником. И все же ему, судя по всему, не удалось завоевать того авторитета в сознании ученика, как, скажем, у Андрея Белого, окончившего ту же гимназию шестью годами позже. И в мемуарных текстах Белого говорится о Поливанове в восторженных тонах, и в одной из «симфоний» он, наделенный прозрачным именем Барс Иванович, бродит, уже покойный, по московским крышам вместе с Владимиром Соловьевым и следит за правильностью устроения жизни в городе. Брюсов же говорил о Поливанове хотя и с уважением, но хладнокровно.
Позднее он вспоминал: «Наилучшими были мои успехи в математике» ( Автобиография.С. 106–107). О том же говорится и в автобиографической повести «Моя юность»: «По математике я решительно был первым. <…> Первым по математике я оставался до самого конца и окончательно решил идти на математический факультет. К экзамену по математике я не готовился вовсе. На экзамене по геометрии досталась мне Птоломеева теорема, и я на ней сбился. Конечно, потом поправился, доказал, что нужно было, но гг. экзаменаторы поставили мне 4. <…> Этот случай так врезался в мою душу, что я сразу переменил свое решение — пошел на филологический факультет и лет пять не брал в руки ни одного математического сочинения» [228] . Как представляется, здесь истинное положение вещей изображено несколько сдвинутым: в аттестате Брюсова вполне отчетливо написано, что на экзамене по математике он получил «отлично» [229] .
228
Брюсов Валерий.Из моей жизни. М., 1927. С. 68.
229
Аттестат воспроизведен в кн.: ЛН.Т. 85. С. 723.
К причинам этого сдвига мы еще вернемся, а пока посмотрим на сохранившиеся свидетельства успешности учебы Брюсова в Поливановской гимназии. Шестой класс он закончил со «слабыми» успехами по латинскому и греческому языкам (как устно, так и письменно) и был «обязан явиться 21 августа и исполнить летние работы по русскому, латинскому и греческому яз<ыкам>» (сочинение «Светлые и темные стороны казачества», Aen. II, Odyss. I). После седьмого класса у него были четверки («хорошо») по тем же трем предметам, но все остальные оценки — отличные. Еще лучше шли дела после первого полугодия восьмого класса, где четверки были только по письменной версии латинского и греческого языков, все же остальное — пятерки.
На этом фоне окончательный аттестат, лестный для любого другого школьника, для Брюсова выглядел провальным: годовые четверки по тем же сакраментальным русскому, латинскому и греческому языкам, а на экзаменах тройки по латыни и географии, четверка по греческому и немецкому языкам. Нетрудно догадаться, что нечто помешало честолюбивому гимназисту пройти эти испытания успешнее.
Такой причиной была неожиданная смерть прямо накануне экзаменационной поры девушки, в которую Брюсов был влюблен и с которой незадолго до того стал близок [230] . Обрушившееся несчастье, как бы ни старался он его представить в отстраненном виде, выбило его из колеи. И все-таки жизнь брала свое. Видимо, университет был делом решенным. Для сегодняшнего читателя напомним, что для зачисления не нужно было, как ныне, сдавать экзамены: желающих было не так много, а уровень гимназического образования (особенно ведущей московской гимназии) был вполне достаточным для перехода из средней школы в высшую.
230
Подробнее см.: «Из дневника Валерия Брюсова 1892–1893 годов» в нашей книге.
Из современных событиям документов мы ничего не знаем о том, какими соображениями руководствовался Брюсов при выборе факультета и даже более того: почему он пошел на филологический, систематически испытывая трудности с классическими языками. Обсуждая психологическую подоплеку этого, можно предположить, что причиной послужило стремление перебороть трудности и доказать себе самому и другим, что для него нет сколько-нибудь существенных препятствий в науке и учебе.
Здесь, видимо, надо вспомнить и описанную в повести четверку по математике. Этому эпизоду в реальной действительности соответствует случай, произошедший двумя годами ранее, 17 мая 1891 года, о котором Брюсов записал в дневнике: «Экз<амен>. Мат<ематика> и физ<ика>. 6 ч. Утро заним<ался> старат<ельно>. В лав<ку> и Экз<амен>. О позор! Получил четыре!» [231] Это была его единственная четверка по математике за время обучения в гимназии Поливанова. До конца жизни он был уверен в том, что математика — одна из важных сфер приложения его таланта. В неопубликованной при жизни записи читаем: «В чем я считаю себя специалистом. <…> В ранней юности я мечтал быть математиком, много читал по астрономии, несколько раз принимался за изучение аналитической геометрии, дифференциального и интегрального исчисления, теории чисел, теории вероятностей» [232] . Конечно, скорее здесь можно увидеть воспоминания о школьных занятиях, чем стремление к науке, о чем свидетельствуют и воспоминания Вл. Ходасевича: «В шестнадцатом году он <Брюсов> мне признавался, что иногда „ради развлечения“ решает алгебраические и тригонометрические задачи по старому гимназическому учебнику. Он любилтаблицу логарифмов. Он произнес целое „похвальное слово“ той главе в учебнике алгебры, где говорится о перестановках и сочетаниях» [233] . Но и сам по себе интерес к математике предстает достаточно существенным хотя бы в контексте того, что на физико-математическом факультете университета учились в свое время поэты Андрей Белый и Юргис Балтрушайтис, а также переводчик и меценат символистских предприятий С. А. Поляков [234] .
231
Дневниковые записи Брюсова впервые были опубликованы отдельной книгой ( Брюсов Валерий.Дневники 1891–1910 / Подг. к печати И. М. Брюсовой, прим. Н. С. Ашукина. М., 1927), однако они были сильно купированы готовившей текст вдовой Брюсова Иоанной Матвеевной. В новейшем издании (Брюсов Валерий.Дневники. Письма. Автобиографическая проза / Сост., вступ. ст. Е. В. Ивановой. М., 2002) текст исправлен не был. Здесь все цитаты из дневника даются по оригиналам, хранящимся: РГБ. Ф. 386. Карт. 1. Ед. хр. 11–16, с указанием лишь дней записи.
232
Брюсов Валерий.Собрание сочинений: В 7 т. М., 1974. Т. 6. С. 401. Об интересе Брюсова к математике см. также в наброске «Чем я интересовался»: «В юности моим любимым предметом была математика. <…> Кроме тех „наук“, которые нам преподавали в „средней школе“, я изучил позднее аналитическую геометрию, ознакомился с „высшим анализом“, заглядывал в учебники „теории чисел“, „теории вероятностей“, „начертательной геометрии“, читал Лобачевского, вообще много интересовался „воображаемой геометрией“ и „пангеометрией“, пытался вникнуть в идеи Кантора и т. д., и т. д.» ( Ашукин Николай, Щербаков Рем.Цит. соч. С. 133).
233
Ходасевич.Т. 4. С. 30.
234
Несколько подробнее см.: Богомолов Н. А.Московский университет как колыбель символистской журналистики // Вестник Московского университета. Серия 10. Журналистика. 2004. № 6. С. 45–57.