Вокруг «Серебряного века»
Шрифт:
Всего в архиве представлено четыре редакции текста, предшествующие печатному, к рассмотрению которых мы и переходим. Предварительно отметим, что все черновики написаны характерной брюсовской скорописью, при которой слова решительно сокращаются, иногда до одной буквы, что представляет немалую сложность для текстолога. Мы публикуем только верхний слой рукописи, т. е. зачеркнутые варианты печатаем только в тех случаях, когда они представляют самостоятельную ценность. Орфография безоговорочно приведена к современной; мы сочли себя вправе несколько откорректировать и пунктуацию, которая не только изменилась со временем, но еще и была весьма непоследовательной именно в черновиках. Редакторские конъектуры выделены ломаными скобками лишь в тех случаях, когда Брюсов или сам сокращал слова, ставя точку («кот.» вместо «который», «ф.» вместо «формы» и пр.), или же его скоропись
В связи с общей чисто текстологической задачей работы мы не определяем источники текста и не комментируем брюсовские цитаты.
1
Как нам представляется, первым был вариант занимающий исписанный с двух сторон лист 7 и только начатый с одной стороны лист 8. После двух попыток приступа к тексту, самостоятельного значения не имеющих [449] , Брюсов начинает его следующим образом (текст постепенно становится все более скорописным, что препятствует разборчивости):
449
Приведем их в примечании. Первый вариант (зачеркнутый): «Все безмерное разнообразие [современных] теорий и точек зрения, известных в области научного изучения искусства, может быть сведено к нескольким тип<ам>»; второй (также зачеркнутый): «Кажется, нет в наши дни понятия более запутанного, как понятие эстетики. [Но все же] Иные исследователи насчитывают десятки различных эстетических теорий, а более щедрые и сотни. Однако это безбрежное разнообразие [современных эстетических теорий все же] взглядов может быть сведено к нескольким основным типам. [Прежде всего] И прежде чем говорить о искусстве, — т. к. именно я хочу говорить о искусстве, — надо».
Говорить о искусстве, развивать и обосновывать какую-то эстетическую теорию — но не безумие ли это в наши дни, когда этих теорий иными исследователями считается неск<олько> десятков, а более щедрыми несколько сот? Кажется, нет в совр<еменном> знании области более туманной, чем эстетика, где старшие, чисто схоластические теории еще имеют облик подли<нны>х существ и где в то же время уже бряцают оружием другие теории, основанные на самых последних завоеваниях нашей науки? Как, не говорю уже найти свой путь среди бесчисленных перекрещивающихся дорог, путей и тропинок, но как хотя бы выбрать себе определенно одну из этих тропинок и серьезно <?> держаться ее до конца?
Однако когда остаешься некоторое время в этом «Уире, приюте волшебниц» [450] , глаза наконец привыкают и к пепельному небу и туманам, нависшим над озером Обер. Начинаешь разбираться в сети спутанных дорог и видишь, что, как их ни много, но число выбранных ими направлений ограниченно. Видишь, что и схоластические чудища, и теории-модерн в конце концов могут быть подведены к небольшому числу типов, с которыми и довольно будет посчитаться.
Тогда открывается возможность найти свою тропу среди хаоса следов и объяснить подробно, почему ее выбрал и куда именно она ведет.
450
Здесь и далее — отсылка к стихотворению Эдгара Аллана По «Улялюм» в прозаическом переводе. В собственном переводе Брюсова (1924): «Топь и озера Обера воды, / Лес и область колдуний — Уир!»
Прежде всего область эстетики распадается на две половины: на науку о прекрасного [451] , в чем бы оно ни проявлялось — в природе, в жизни, в искусстве; и на науку о искусстве.Меня интересует исключит<ельно> вторая область, и я не вижу никаких причин предрешать, что в искусстве мы будем иметь дело исключит<ельно> с прекрасным или хоть бы преимуществ<енно> с ним. Итак, в значительную часть туманной области мне нет надобности заглядывать: предоставим ее «ведьмам, справляющим свой пир».
451
Грамматическая несогласованность объясняется тем, что первоначально в тексте читалось: «на изучение прекрасного», потом первые два слова Брюсов исправил, забыв согласовать третье.
Но и область науки о искусстве тоже без труда разделяет<ся> на две, хотя не равные, половины. Одной владеют так называемые нормативные теории, т. е. стремящиеся установить идеалы искусства; другой — теории дескриптивные, просто констатирующие факты. Без малейшего колебания я выбираю вторую. Таким образом, отпадают для меня все теории, основанные на предпосылках той или другой метафизики. Остаются исключит<ельно> теории, выведенные из фактов — из наблюдений и опыта.
Продолжим деление; можно и дескриптивные эстетич<еские> теории разделить на две категории. Одни как главным основанием пользуются наблюдениями над эстетич<ескими> эмоциями, т. е. переживаниями художника, когда он творит, лица, воспринимающего созд<ание> искусства. Другие, на<про>ти<в>, опираются преимущественно на изучение самих созд<аний> искусства. Теории первого рода называются психологическими, второго — объективными.
Выбор между этими дв<умя> категориями подсказывает мне уже не столько мой вкус, сколько, т<ак> сказ<ать>, положение вещей. Как ни важным кажется мне изучение эстет<ических> эмоций (и сопряженных с ними физиологических реакций), я с сожалением <?> сознаю себя неспособным приступить к их изучению: у меня нет для того достаточн<ых> знаний и нет времени, чтобы приобрести эти знания. Итак, сама судьба указывает мне ограничиться «объективными» теориями.
Вот, наконец <?>, вижу я в великой области эстетики лишь небольшой участок, доступный мне: объективное изучение созданий искусства, с тем определенным, что есть между ними существенно общего, позволяющего дать им всем единое наименование: художеств<енное> произвед<ение>.
Однако и на этом маленьком участке есть несколь<ко> тропинок, из кот<орых> хочу я выбрать лишь одну. Так, оставляю я в стороне изучение происхожд<ения> искусства, т. е. созданий искусства первобытного, т. к. вовсе не думаю, чтобы существенная сторона дела должна была в нем выступить особенно ярко. Оставля<ю> также в стороне изучение тех произведений, о кот<орых> возможен спор, суть ли они произвед<ения> искусства, — каков<ы>, напр<имер>, многие изделия художеств<енной> промышленности, искусство одеванья и т. под. И вот остаются передо мной как объект моих наблюдений лишь создания тех пяти родов, которые с давних пор почитаются искусством по преимуществу: архитект<ура>, скульп<тура>, жив<опись>, музык<а>, поэзия. И среди их созданий постараюсь я привлекать, как правило <?>, лишь произведения, освященные давним и общим признанием.
Так ограничиваю я задачу этого исследования, хотя все же окончательный вывод его должен дать ответ на вечный и мучит<ельный> вопрос: что есть искусство?
Прежде, однако, чем ответить, что есть искусство, ответим на другой: что не есть искусство.
Я разумею различные взгляды, до сих пор имеющие кое-какой кредит в обществе, хотя их следовало давно объявить полнейшими банкротами.
/ польза, изображ<ение> действ<ительности>, красота.
_______________________Почему мы считаем этот вариант хронологически первым? Прежде всего потому, что в нем еще никак не присутствует название, ставшее окончательным, — «Ключи тайн». Во-вторых, распределение материала по главкам не соотносится с предложенным Дягилеву: первая из них носит характер вступления в тему, и лишь во второй Брюсов начинает разбор предшествующих теорий, что должно было составить первую главу в исследовании для «Мира искусства». Наконец, это некоторая (хотя и чисто формальная) «робость» автора, ограничивающего себя разнообразными оговорками. Нигде более мы ничего подобного не встретим. Пропадет и сравнение эстетики с местностью из стихотворения По: при всей его эффектности оно также подвергало автора опасности быть уличенным в том, что различные теории искусства слишком загадочны и темны для него. Видимо, по этим соображениям Брюсов оставил текст и перешел к другому его варианту.