Вокруг «Серебряного века»
Шрифт:
Очень выразительно эту общую картину (по крайней мере, с одной стороны) рисует эволюция дарственных надписей Иванова на подаренных книгах, на что уже обратил внимание А. В. Лавров. На «Прозрачности» в 1904 году: «Поэту духа и художнику слова Ф. Сологубу в знак глубокого почтения и благодарной памяти. Вяч. Иванов»; на «Эросе» (1907): «Федору Сологубу с любовью и почитанием Вячеслав Иванов»; на «По звездам» (1909): «Федору Сологубу с любовью Вячеслав Иванов»; на первом томе «Cor ardens» (1911): «Федору Сологубу Вячеслав Иванов» [420] . С каждым новым приношением надписи делаются суше и формальнее, в конце концов сходя к минимально вежливому. Впрочем, совсем не исключено, что та же самая надпись при ином отношении может читаться как послание могущественного лица равновеликому, вроде надписи на постаменте «Медного всадника». Тем самым она будет предсказывать поворот в отношениях, о котором пишет А. В. Лавров.
420
Ежегодник… С. 136. Ср. также: Шаталина Н. Н.Библиотека Ф. Сологуба (Материалы к описанию) // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997 (по указателю).
Но нас в первую очередь будет интересовать, как выстраивались отношения на сравнительно раннем этапе.
Обратим прежде всего внимание на то, что в подробном
421
Имеющие отношение к литературе фрагменты писем Замятниной опубликованы: Богомолов Н. А.Вячеслав Иванов в 1903–1907 годах: Документальные хроники. М., 2009. В дальнейшем ссылки на эту книгу даются непосредственно в тексте с указанием страниц. Переписка Иванова с Зиновьевой-Аннибал подготовлена к печати Н. А. Богомоловым, М. Вахтелем и Д. О. Солодкой и вышла в издательстве «Новое литературное обозрение» (2009).
422
Письмо от 13/26 апреля 1903 // ЛН.Т. 85. С. 434 / Публ. С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева, А. В. Лаврова.
Знал ли Сологуб об Иванове? Уверенно ответить на этот вопрос мы не можем. Присутствие в его собрании экземпляра «Кормчих звезд» ни о чем не говорит: книга долго расходилась, и еще почти через 10 лет после выхода купить ее было несложно. Но уже то, что он покупает «Прозрачность» до того, как Иванов ее ему дарит, свидетельствует об интересе к нему как к поэту. Вряд ли далеко не богатый Сологуб стал тратить полтора рубля на ее покупку, если бы такого интереса не было (предположение о том, что он получил бесплатный экземпляр от «Скорпиона», вряд ли оправданно: Иванов сам занимался рассылкой книги, и резонно думать, что едва ли издательство было склонно отдать одному и тому же человеку два бесплатных экземпляра).
Тем более это очевидно, что к этому времени Иванов и Сологуб познакомились. А. В. Лавров совершенно справедливо датирует время знакомства весной 1904 года, когда Ивановы находились в России и интенсивно общались с литераторами из круга символистов. Как явствует из недавно обнародованных писем Зиновьевой-Аннибал к Замятниной, встретились они у Мережковских в самом начале апреля. Первые впечатления Зиновьевой-Аннибал были резко неприязненными: «…плешивый старичок, бормочущий в нос, как чиновник петерб<ургский>, — свои стихи. <…> Мне он очень не нравится: кажется завистливым и никого не любящим» (С. 105). Но буквально на следующий день и без какой бы то ни было обозначенной внешней причины, без новой встречи она меняет свою точку зрения: «Все, что писала о Сологубе, неправда. Он удивительный человек!» (С. 106). Вероятно, ее отношение переменилось под воздействием обсуждения вчерашнего вечера и встречи у Мережковских, иначе перемену трудно объяснить, особенно если принять во внимание, что, подводя итоги своего пребывания в Петербурге, она записывает все-таки: «Злы, злы там люди и кроют извращение философией — таков, думаю, Сологуб» [423] . Таким образом, становится более или менее очевидно, что необыкновенно теплая надпись на «Прозрачности» подводит своего рода итог первоначальным встречам и впечатлениям двух поэтов — но только со стороны Иванова. Как бы ни было тепло ответное письмо Сологуба, оно все же не выходит за рамки формальной благодарности за подарок.
423
Л. Д. Зиновьева-Аннибал. Из дневника 1904 и 1906 гг. / Публ. Андрея Шишкина // На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия Александра Васильевича Лаврова. М., 2009. С. 789.
Вместе с тем у нас нет никаких оснований сомневаться, что это отношение было по крайней мере заинтересованным. Сологуб входит на Башню полноправным гостем с самых первых ее собраний. 28 августа 1905 года Ивановы посещают Сологуба, и Зиновьева-Аннибал записывает: «Он ужасно изящен и умен» (С. 126), 5 сентября она пишет Замятниной: «Очень сдружаемся с Сологубом. Хотя дружба не то слово. Для дружбы наши порывы слишком расходятся», а 14 сентября его присутствие впервые достоверно фиксируется на «среде», хотя контекст встречи оказался не самым удачным и воспринятым одинаково Ивановым («Сологуб, нахохлившийся и отошедший далеко при появлении Бальмонта, читал сказки» [424] ) и Зиновьевой-Аннибал («Сологуб и Бальмонт казались себе врагами до сих пор, и действительно, первый тотчас встал и пересел от стола на <…> кушетку к пальме и латании. <…> Нужно было выслушать четыре сказки Сологуба. <…> Прочитались, однако, благополучно сказки, божественно талантливы и юмористичны» (С. 127). И зафиксированное далее Ивановым желание Бальмонта специально повидаться с Сологубом, очевидно, должно было означать какую-то примиряющую волю хозяина Башни.
424
ЛН.Т. 85. С. 485 (письмо от 20 сентября 1905).
В ближайшие дни Сологуб регулярно присутствует не только на «средах», но и просто заходит, несмотря на то что живет довольно далеко от Ивановых: Во вторник 20 сентября он является навестить заболевшего Иванова и долго сидит; в ночь с 21 на 22 сентября присутствует на «среде» (рядом с Анастасией Чеботаревской, своей будущей женой) и слушает, как Вл. Пяст читает его стихи; в конце сентября Ивановы дважды подряд приходят к нему, где знакомятся с Блоком; 5 октября он снова на «среде», слушает (представляя сторону «модернистов») чтение повести М. П. Арцыбашева «Тени утра» (опять в присутствии Анастасии Чеботаревской, а также ее сестры Александры). О том, что происходило в следующие недели, мы достоверно не знаем, поскольку на это время приходилось знаменательное событие 17 октября и заметные волнения, которые явно мешали встречам. Но уже в ночь со 2 на 3 ноября на «среде» Сологуб выслушивает знаменитый рассказ Анатолия Каменского «Четыре». В начале декабря он участвует в организационном собрании «Факелов» у Ивановых, потом 14–15 декабря — в «среде», 18 декабря Ивановы слушают чтение Сологуба у него дома, 27–28 декабря он снова на «среде», той самой, знаменитой пропажей шапки Д. С. Мережковского… Одним словом, Сологуб настолько постоянно общался с Ивановыми в это время, что даже заслужил специальную тему одной из «сред», а именно состоявшейся 1 февраля, — о нем самом (правда, Иванов, как свидетельствует Зиновьева-Аннибал, не стал ограничиваться обсуждением творчества Сологуба, а свернул на тему «Мистика и религия»). По воспоминаниям Вл. Пяста, герой обсуждения в знак протеста покинул собрание [425] , но сама возможность такого собеседования (единственного «персонального», о котором мы знаем) чрезвычайно показательна. И все, с чем приходится сталкиваться Ивановым в это время из сологубовских произведений, вызывает у них если не восторг, то удовлетворение. См., например, отзыв о «Чуде отрока Лина»: «Стиль равный Флоберу, глубина и пафос Сологубовские. Красота и сила такого совершенства, что слезы капали, круглые и полные слезы блаженства, радости» (С. 158).
425
Пяст Вл.Встречи. М., 1997. С. 51.
И так продолжалось до февраля, когда дома у Сологуба произошло какое-то не очень понятное для нас столкновение, так описанное Зиновьевой-Аннибал: «Уехали в 11 И к Сологубу. Тот читал конец „Мелкого Беса“ (слабо и неважно, т. е. не насущный хлеб) — до 4-х утра. А после 4-х, до 5 И объяснение с В<ячеслав>ом, очень бурное и, увы, в результате которого Сологуб явился мне таким бедненьким, бьющимся о свои грани и о свое ненапитанное тщеславие зверьком. Все-таки всеми правдами и неправдами помирила их. А вышло все из-за чертей сплетень и наускиваний, чертей, так обильно обитающих в литерат<урном> болоте. Только В<ячесла>в до сих пор не принюхался еще к этому болотному душку и разгуливает невинным обормотом. Хотел В<ячесла>в сделать „доброе“ Сологубу, а тот „увидел“ себе обиду и оскорбление. Смешно и глупо. Ну, пока еще все устроилось, но, увы, мы оба потеряли истинное уважение к нему и к тому же убедились, что обманывали себя наивно в его чувствах якобы дружбы и любви к нам» (С. 167).
Видимо, эти личные мотивы (то ли зависть, по предположению Д. В. Философова, зафиксированному Зиновьевой-Аннибал, то ли что-то другое) создали атмосферу решительной недружелюбности, продолжавшейся весь февраль и весь март, когда Сологуб даже обвиняется в весьма серьезных грехах: «После 12 поехали к Сологубу. Какая-то удручительная и мрачно бесовская атмосфера. Читал сказку, т. е. рассказ с бесовскими штучками <Имеется в виду рассказ „Тела и душа“>. Ловко, но скверно. И публика очень подозрительная: какие-то плохие поэты сатанинского пошиба» (С. 178), — а потом общение решительно уменьшается. Правда, Сологуб еще читает стихи на «среде» 12 апреля, 7 мая Иванов присутствует на вечере у него дома — но этим встречи, кажется, и ограничиваются до лета.
Первым решается пойти на мировую Сологуб. 26 мая он пишет и в самом начале июня посылает Иванову стихотворение, о котором адресат записал в дневнике 2 июня довольно широко известное суждение: «Неожиданное письмо от Сологуба, опять полное какой-то двоящейся любви-ненависти, с красивыми стихами на имя „Вячеслав“. Какая-нибудь новая попытка колдовства. Игра в загадки, за которой таится нечто, глубоко им переживаемое» [426] . Долгое время остававшееся неопубликованным стихотворение Сологуба «Что звенит?..» — действительно похоже на «игру в загадки», одновременно указывая читателям на разные дешифрующие тексты. Очевидны здесь отсылки к «Слову о полку Игореве»: начало и строка «Все взяла заря ключи» перекликаются со «Что мне шумит, / Что мне звенит / Так задолго рано перед зарею?» (пер. В. А. Жуковского) или «Что шумит-звенит перед зарею?» в варианте Аполлона Майкова; имя «Вячеслав» вписывается в ряд схожих княжеских имен, постоянно упоминаемых в «Слове», и так далее (таких параллелей можно подобрать еще далеко не одну, важно только понять, по какому источнику Сологуб преимущественно знакомился со «Словом»). С другой стороны, автор стихотворения актуализует смыслы, важные для самого Иванова и связанные с произведениями его самого и Зиновьевой-Аннибал. Строки: «Цепь сковать / Из рассыпанных колец», кажется, впрямую не соотносятся с какими-либо текстами адресата стихотворения и его жены, но намекают на них: пьеса Зиновьевой-Аннибал «Кольца» была в библиотеке Сологуба со знаменательной надписью автора: «Глубокому ведуну, совершенному поэту Федору Сологубу» [427] . В этой драме кольца отнюдь не сковываются в цепь, но то связанные, то разрозненные постоянно присутствуют в тесной связи с фразой «Ты имеешь ключи от моей жизни» [428] и зарей (ср. у Сологуба: «Все взяла заря ключи»). Но и в стихотворении Иванова «Гиппа» из «Кормчих звезд» колыбель Диониса, которую Гиппа несет на голове, оказывается увита «кольцами змей» (эти два слова повторяются трижды в первых четырех строфах, которые произносит героиня, а следующие за этим слова Хора звучат так:
426
Иванов Вячеслав.Собрание сочинений. Брюссель, 1974. Т. II. С. 745. Сверено с оригиналом.
427
Неизданный Федор Сологуб. С. 444.
428
Зиновьева-Аннибал Лидия.Тридцать три урода. М., 1999. С. 306–307.
Ширь и высь, ключи, звон и переклик в этой строфе отчетливы. Но не менее существенно, что стихотворение Иванова заканчивается словами: «Бог окрыляет вещий путь». То же самое прилагательное дважды повторится и у Сологуба, один раз в виде вопроса — «вещий?», второй — в ответственных строках из завершающей долгой фразы: «В сочетаньи вещих снов <…> Льется имя Вячеслав».
429
Иванов Вячеслав.Собрание сочинений. Т. I. С. 692.