Вокруг трона Ивана Грозного
Шрифт:
— За мной! — прикрикнул наследник престола и зашагал к изгороди, отделявшей кладбище от церковного двора.
Богдан Бельский своим путным слугам велел присупонивать приговорённых к казни боярынь и сенных служанок к слегам, сам же тем временем принялся отбирать десятка три лучников, кто по доброй воле готов был бы стать исполнителем царского приказа.
Вызвалась только дюжина. Маловато, но — ничего. Управятся, потратив лишь немного больше времени. Впрочем, это даже хорошо. Будет более в угоду царю-батюшке.
Стоят жёны и девы, озябшие на прохладном ветерке, кожа от него стала как у гусынь общипанных, но они, гордые решительностью своей, великой чести поступками, не обращают внимание на подобную мелочь, даже не берут во внимание стыд — глядят гордо на царского сына, на коварного Бельского и на дюжину лучников, обсуждающих, с какого расстояния лучше пускать стрелы, чтобы впивались они в тела жертв на излёте, не принося им моментальной смерти.
— Саженей с дюжину и — довольно будет, — советует один из лучников, но великий князь Иван Иванович так на советчика зыркнул, что тот прикусил язык.
— Два десятка саженей. Не меньше, — твёрдо установил наследник престола, и все склонили головы.
Кто же станет перечить царскому сыну, такому же спорому на расправу, как и отец, такому же гневливому. Начали отмерять шагами. И никто, ни девы и жёны, прекрасные в наготе своей, ни те, кто готовился истязать их, вроде бы не слышали вовсе, как заливается в пышной зелени лещины церковного кладбища соловей, а в его трель вплетается плаксивое «фюи, фюи» иволги (словно сгоняет её кто-то злой с гнезда или уносит детишек малых); столь же тревожно многоголосили иные птахи, а над всеми ими как бы господствовало воронье карканье, утверждавшее своё господство не над гнездом или веткой, а над всей кладбищенской рощей: птичий мир жил своими заботами, люди — своими. Одни готовились с достоинством встретить истязания и смерть, другие — истязать до смерти. Что же, такова жизнь. По законам ли она природы или вопреки им, но она такая, какая есть.
Выровнялись лучники на определённом месте. Великий князь Иван наставляет:
— В перси их пышные. В руки лебединые. В ноги соблазнительные. В бёдра округлые. Да не слишком натягивайте тетивы. Чтоб лишь поклёвки были. Давай.
Полетели стрелы с мягким шелестом, впиваясь в перси, ноги, руки, бёдра. Совсем неглубоко. И всё же три пригожих девы повисли на путах с пронзёнными сердцами, и наследник престола вскипел гневом:
— Вы что?! На их место хотите?! Сказано как стрелять, так и стреляй. Ещё хоть одна стрела в сердце угодит, всех вас попривяжу рядом с упрямыми и неблагодарными холопками!
Кому хочется быть привязанными к кладбищенской изгороди, да ещё нагим? Больше не сердобольничали стрелявшие.
Когда выпустили по десятку стрел, великий князь Иван приказал Бельскому:
— Приведи новичков. Пусть поупражняются в стрельбе.
Молодых стрельцов много. Почти полусотня. Когда Богдан Бельский собрал всех, несчастные боярыни и сенные девы уже медленно истекали кровью. Вместе с кровью улетучивалась, кажется, у них и гордость за свой смелый поступок, они всё более и более теряли бодрость духа, их головы свисали на груди, словно безжизненные, тяжёлые косы повисли никчёмными плетями. Без былой красоты своей.
Подошли новички, скованные робостью. А Богдан Бельский спросил грозно:
— Вы кто?! Мужи ратные или слюнтяи?! Если маменькины сынки, скидавайте доспехи да надевайте сарафаны. А коли в царёв полк взяты, покалывайте удаль свою, крепость руки и точность глаза. Не жёны и девы перед вами, но враги царёвы, кому вы присягнули служить верой и правдой животом своим!
— Верные слова, — положил руку на плечо Польского великий князь Иван. — Или служи, и ни — вон!
После такого напутствия новички из кожи лезли, выказывая умелость и старание. Когда колчаны пустели, они шли вырывать стрелы из тел окровавленных и вновь возвращались на прежнее место, чтобы снова пускать стрелы в истекающих кровью боярынь и сенных дев, уже безразличных ко всему, потерявших чувство времени и боли.
Только к вечеру закончился разгул кровожадности, и тогда, собрав деревенских мужиков, Богдан Бельский велел им выкопать общую могилу за оградой церковного двора и без покаяния свалить казнённых в эту общую яму. Бугра не велел поднимать.
— Ровняйте с землёй, чтоб заросло травой и не привлекало взора.
— Не по-христиански такое: над могилкой попанихидил бы наш поп.
— Не шкни. Или спешка в эту могилу ложиться?
Закончив урок, пошли по домам, дорогой уговорившись меж собой, что на сороковой день заставят попа отслужить поминальную службу по убиенным, поставят оградку и водрузят крест.
— Небось завтра же позабудет царь-батюшка о содеянном.
— И то... У него сколько казней позади, да сколько ещё впереди. О всех помнить — голова вспухнет.
ДМИТРИЙ ГЕРАСИМОВ
Поезд, названный посольским, выехал ранним утром через Фроловские ворота Кремля и направился на Ярославскую дорогу. Путь поезда вначале к святому Сергию, а после поклонения его мощам, через Ярославль и Вологду — в Холмогоры. Впереди ехали посол царя Ивана Грозного к царю датскому дьяк Посольского приказа Дмитрий Герасимов и чуточку приотстав от Герасимова, князь-воевода Хилков, а слева, на полкорпуса отстав от них, сутулился в седле, держась за луку, известный на всё Поморье кормщик Семён Веригин. Тихо на улицах Москвы. Только перекличка горластых петухов да лай дворняжек, усилившийся, когда посольский поезд втянулся в Скородом, нарушали ещё сонное спокойствие города.
Вот и прямоезжая дорога на Ярославль, через Сергиеву лавру. Герасимов пустил коня рысью, не взяв на то согласия князя Хилкова, и это ещё более омрачило чело храброго и удачливого в сечах воеводы.
«Ишь! Нос дерёт! Почтил его царь посольством, на сивой кобыле не объедешь!»
Обида князя Хилкова объяснима: сам государь наставлял его на воеводство в гавань Святого Николая, где строить ему порт и новую крепость на берегу Студёного моря [47] — Архангельск. Ему же надо ополчать крупные ратные отряды не только в устье Северной Двины, но и Мезенской губе, чтобы можно было крепким тычком встретить шведов, которых король польский Баторий [48] натравливает на Россию. Король советовал шведам наряду с боевыми действиями в Ливонии нанести главный удар по Коле, по Холмогорам и Мезени, и высадив там отряды, идти к берегам Онежского озера. Благодаря этим неожиданным и стремительным ударам будет, по расчёту договаривающихся, завоёван богатейший и важный для торговли край России.
47
Студёное море — Белое море.
48
Баторий Стефан (1533-1586) — король польский с 1576 г. Сын трансильванского воеводы в шестнадцать лет поступил на военную службу к Фердинанду, королю венгерскому и чешскому, а затем к Иоанну Сигизмунду Запольскому, князю Трансильвании, после смерти которого в 1571 г. был избран князем Трансильвании. На элекционном сейме 1575 г. сенат провозгласил королём польским императора Максимилиана, дворянство отдало престол пятидесятилетней Анне Ягеллонке, сестре Сигизмунда Августа, избрав польским королём Стефана Батория с условием, что он женится на Анне. Несмотря на протест Максимилиана, Стефан Баторий прибыл в Краков, где короновался в апреле 1575 г.
Расчёт на неожиданность не удался: доброхоты российские при королевском дворе известили Ивана Грозного о коварном замысле Батория и царь земли Русской велел срочно строить боевые корабли близ Вологды, чтобы затем, выведя их в Балтийское море речными путями, налететь на шведов оттуда, откуда они вовсе не ожидают удара. Чтобы манёвр этот оказался неожиданным, предстояло надёжно защитить берега Кольского залива и Белого моря. На него, князя Хилкова, царь и взвалил столь тяжелейший груз, ему и быть передовым, так нет впереди — посольский выезд.