Вокруг трона Ивана Грозного
Шрифт:
За ним, не теряя ни мига, понеслись нойоны, тоже со своими телохранителями — защитников холма сразу же заметно поубавилось, да и боевой дух их моментально сник.
Через четверть часа сотник Ивашка Силин подрубил ханский стяг.
Упавший стяг — сигнал великого бедствия. Правда, ещё какое-то время сеча не утихала, но вот наиболее разумные тысяцкие или наиболее трусливые повели своих подчинённых на прорыв; русские же ратники, поняв, что близок миг победы, не слишком-то препятствовали желающим улепетнуть. Пусть несутся в панике. Сподручней сечь их, догоняя. У каждой речки. Особенно на Оке. Если ещё их мудрый главный воевода
Тех, кто сдавался, не секли: будет кому хоронить нечистых басурман, да и работники из татар со временем получаются неплохие, а руки рабочие земле обезлюдевшей от мора и рати ой как нужны. Ещё и о том мысли: пойми, кто из них монгольской, а кто русской крови — во все годы ига Орда брала налог крови, каждого первенца-мальчика. Явно готовила из них бойцов.
Богдан Бельский гоголем восседал на коне, взирая с восторгом на происходившее вокруг. Удобное место выбрал Девлет-Гирей, чтобы всё видеть, увы, толку от этого никакого не извлёк. Теперь вот он, Бельский, на его месте. Гордый тем, что не дружинники княжеские подрубили ханский стяг, а опричник, ему подчинённый. Он ждал, когда к нему подъедут первый и второй воеводы Опричного полка и признают его важный вклад в победу над крымцами.
Завысил значимость своих действий? Ещё как! Его смелый шаг не более, чем родничок, влившийся в Окские струи, только дополнение к проделанной огромной подготовительной работе князя Михаила Воротынского и его соратников. Причём «родничок» был случайным. Но разве мог Богдан трезво об этом подумать, считая, что именно его умный и смелый манёвр принёс столь великую победу, в корне изменив картину боя?
Нет, он не спустится с холма, пока не подъедут к нему его начальники и не пожмут его руку. Храбрую руку героя.
Никифор Двужил уже сказал ему своё слово:
— Молодцом, воевода. Завяз бы я со своей дружиной. Слишком отчаянны ханские нукеры. Да и больше их намного.
— Увидел я, что туго вам, вот и решил.
— В самое время решил. Ладно, оставайся здесь, а я — к князю. Вдруг пособить есть нужда.
Не Хованский с Хворостининым подъехали первыми к бывшей ханской ставке, а сам князь Михаил Воротынский. Гордый великой победой, но старающийся скрыть радость, ибо на поле сечи да и в гуляй-городе сложили свои головы многие сотни.
— Низкий поклон тебе, опричный воевода Бельский. Пособил знатно. Как бывалый воевода действовал. Стяг ханский тебе к ногам Ивана Васильевича, царя нашего, бросать. А теперь... Чешутся, небось, руки. Вдогонку кинуться хочется?
— Конечно.
— Веди свои тысячи. Я всем полкам велел сечь безжалостно наглых захватчиков, кто не бросит сабли своей кривой да саадака с колчаном. И тебе это же велю.
Поспешил Богдан Бельский со своими опричниками, и уже на Лопасне догнал улепетывающих в панике татар и ногайцев. Они почти не сопротивлялись, и он пленял их сотнями, заявляя на них своё право. Его вотчинам и поместьям в Московском, Ярославском, Переяславском, Зубцовском, Вяземском, Нижегородском уездах и в Белом рабочие руки лишними не станут. Можно, кроме того, приглядевшись, отобрать из татар храбрецов, готовых исполнять любое его поручение. При усердном служении их можно будет даже возвысить ещё более.
Угодили в руки Бельского и те, кого Девлет-Гирей прочил наместниками в города русские. За них князь полагал получить хороший выкуп, значительно пополнив свою казну, которая хранится в Иосифо-Волоколамском монастыре.
Когда насытился сечей окончательно, решил Богдан, что можно теперь присоединяться к своему полку, под руку воеводы Хованского, выказывая и в дальнейшем ретивость. Он достиг того, чего желал: отличился в сече настолько, что даже недруги не смогут этого отрицать. А уж Малюта Скуратов сумеет преподнести царю Ивану Грозному его решающую роль в победе над Девлеткой, князя же Воротынского унизить или даже обвинить в нерешительности, в которой можно увидеть, если приглядеться внимательно, двойную игру со злым умыслом.
Пособит в этом и Фрол Фролов.
Надежды Богдана Бельского исполнились. Ему повезло. С помощью, конечно, доброго дяди Малюты. Получилось так, что рать победителей, въехавшую в Москву во главе с князем Михаилом Воротынским, встречали великим ликованием и колокольным звоном всех церквей. Под копыта коней бросали охапки цветов, женщины расстилали шёлковые платы свои. Не боялись греха остаться простоволосыми. Когда же возвращался в Москву сам царь Иван Грозный, бежавший, как рассудил народ, от важнейшей для страны сечи, его встречали подневольно, что почувствовал царь и его до глубины души это скорбило.
Не встретил царя и сам Воротынский лично. Он поспешил воспользоваться победой и вместе со своими боярами устремился к тем местам, где давно уже были срублены заставы и крепостицы, чтобы наладить спешную их отправку в предназначенные им места на порубежных линиях. И вот тут Малюта Скуратов, поняв, как всегда, тайные мысли государя, пустил слух, что князь Воротынский не добился бы победы над Девлет-Гиреем без героизма Опричного полка, особенно тех тысяч, которыми командовал Богдан Бельский. Когда же слух этот, распространяясь, набрал силу, Малюта донёс о нём Ивану Грозному, добавив:
— Сам князь Воротынский определил Богдану Бельскому, холопу твоему верному, стяг ханский бросить к твоим ногам. Когда и где, твоё, государь, слово.
— На пиру в честь моей победы над Девлеткой!
С этого и началось пиршество. Расселись званые гости по своим местам согласно знатности их рода, воссел царь за свой стол — всё, как обычно, только отчего-то по правую руку царя — пусто. Для кого место оставлено?
Недолго томились бояре, князья и дворяне в неведении, двери трапезной палаты распахнулись, и в сопровождении десятка вооружённых опричников вошёл в неё Богдан Бельский, волоча за собой стяг хана Девлет-Гирея, как половую тряпку.
Вот это — выдумка!
Приблизился Бельский к царскому столу и швырнул к трону царёву изрядно испачканное и помятое знамя.
— Тебе, царь-победитель Девлетки, стяг его, в навозе конском вывалянный.
Царь указал Богдану Бельскому место рядом с собой.
И пошло после этого, поехало. На пиру царь словом не обмолвился о князе Воротынском, ибо его самого среди гостей не было, он продолжал мотаться теперь по порубежью со своими соратниками, организуя работы по возведению крепостей и застав, а раз нет воеводы, зачем говорить о нём. Честил царь лишь своих любимцев, даже тех, кто вовсе не был причастен к сражению под Молодями, а из воевод славил Хованского, Хворостинина, Юргена Ференсбаха, особым словом отмечая мужество и находчивость Богдана Бельского — славил только тех воевод, кого сам определил в Окскую рать для усиления.