Вокзал "Техас - Луизиана"
Шрифт:
Лилия пробовала уговорить Уилла оставить детям жизнь, но он был непреклонен в этом вопросе. У неё был выбор: быть с Уиллом и с детьми вместе или потерять детей, себя и свою душу. Он был жестоким, когда речь заходила о её семье. Месть Уилла давала свои плоды, он не знал пощады. Его сердце сейчас напоминало котёл, в котором были намешаны все воспоминания о любви к Лилии — той любви, которая и породила весь этот адский водоворот.
«Сначала было избиение Патрика, затем домашний арест Уилла. Это первая стадия урагана.
Затем свадьба с Патриком, и отчаяние Уилла превратилось в
После этого Патрик струсил, испугался и отправил Уилла в тюрьму, надеясь таким образом защитить всех нас. Но Уилл вышел из тюрьмы живой, его месть достигла высшей отметки. Бам! Вот тогда он и решил убить Патрика! Это третья стадия урагана.
А сейчас Уилл решил избавиться и от детей Патрика — месть продолжается! Это четвёртая стадия урагана. Последняя...»
— Но я не позволю убить моих крошек. Никогда!
И тогда Лилия решила спрятать малышей в церкви, в которую начала ходить, как только приехала в этот город. Это было идеальное место для того, чтобы дети были в безопасности. Уилл никогда не ходил в церковь, потому что не верил в Бога, и поэтому искать детей в этом божьем приюте он не стал бы.
— Я буду наблюдать за ними со стороны, никто никогда не узнает, что я где-то рядом. Я буду ангелом-хранителем для своих детей, я перестану быть женщиной, человеком — я стану тенью. Настанет день, и мои дети всё узнают и отомстят за меня и своего отца. А я им помогу!
Так она бежала очень долго, разговаривая сама с собой, и не замечала, что истекает кровью. Свежие раны, на которые только недавно были наложены швы, открылись и начали кровоточить. Резко пошёл дождь, и кровь, которую можно было заметить до этого, теперь смешивалась с постепенно усиливающимся ливнем и текла по ногам красными ручейками, окропляя землю.
Лилия, не останавливаясь, обернулась посмотреть, не бежит ли кто за ней, не преследует ли. Позади никого не было. Стояла тёмная ночь, и куда она бежала, она не понимала, главное — подальше от церкви. В этот момент женщина услышала крик человека, резко обернулась, и нога поскользнулась на грязной дороге, размытой от дождя. От изнеможения и испуга Лилия упала на землю, сильно ударившись затылком. Последнее, что она видела перед наступающей тьмой — лицо незнакомого человека.
Когда она проснулась, на небе ярко сияло солнце, выжигая случайно оставшиеся капли дождя с листьев деревьев. Последние тёплые деньки радовали жителей окрестностей, выгоняя их на улицу подышать свежим воздухом и почувствовать первое дыхание осени. Жёлтые пожухлые листья падали на землю с пугающей регулярностью, застилая её рубиново-медовым ковром.
Лилия огляделась вокруг, пытаясь сообразить, где находится. Мысли путались, голова жутко болела, не давая ясно соображать что к чему. Она находилась в небольшом доме, судя по количеству мебели в комнате. Вокруг были разбросаны вещи, видимо принадлежавшие хозяину. Тут и там стояли стопки книг, на которых скопился толстый слой пыли. Всё находилось в таком заброшенном состоянии, что казалось, в этом доме никто и не живёт. Женщина попробовала подняться с кровати, чтобы встать на ноги, но
— Не вставай, девочка, тебе ещё рано: швы не зажили пока. Время нужно. Совсем немного, потерпи.
Лилия послушалась приятного голоса мужчины. Он так напоминал голос отца, которого она потеряла во время войны во Вьетнаме, что слёзы снова навернулись на глаза. Плотину прорвало, и воспоминания о погибшем муже и оставленных детях напомнили, в какой сложной безвыходной ситуации она находится.
— Не плачь, милая, тебе сейчас вредно нервничать. Молоко же пропадёт. Да и швы твои послеродовые могут разойтись, начнётся кровотечение. И тогда не миновать тебе больницы.
— Мне нельзя в больницу, он найдёт меня там, и тогда моим детям не жить больше на этой земле, — голос сорвался, и слёзы снова навернулись на глаза.
— Я сейчас настой травок сделаю успокоительных, чтобы тебе полегче стало.
— Мои дети… мои крошки… мои малыши…
Она плакала, и слёзы текли по щекам, рыдания, сначала сильные, превратились в тихое подвывание, а затем и вовсе прекратились. Лилия уснула. Снился ей Патрик, такой молодой и красивый, только вернувшийся с войны, у них всё только начиналось.
Когда Лилия снова проснулась, солнце только-только вставало, у неё очень болела грудь от несцеженного молока. Боже, ведь она всего раз приложила своих малышей к груди — когда те только родились! И с тех пор молоко, никому теперь не нужное, всё ещё находилось в ней. От него нужно избавиться в ближайшее время, пока не стало хуже. Женщина попробовала встать, но тут снова увидела мужчину, который стоял в дверях и смотрел, что она делает.
— Лилия, не вставай, прошу тебя, твои швы ещё не зажили.
— Откуда ты знаешь моё имя? — Лилия удивлённо посмотрела мужчине в глаза, пытаясь разгадать, кто же этот человек.
— Это неважно, сейчас важно другое — твоё здоровье. Я тебе принёс поесть и успокоительное. Ты должна выздоравливать.
— Зачем? Я теперь совершенно одна, у меня никого не осталось, — ком в горле нарастал с ужасающей скоростью, не давая говорить.
— У тебя есть твои дети, которым ты нужна.
— Он отнял их у меня, пригрозил, что убьёт моих крошек.
— Больная или мёртвая, ты не сможешь помочь своим детям. Сначала окрепни, затем будешь действовать. А теперь поешь и сцеди молоко, у тебя вся сорочка мокрая.
Лилия увидела мокрые пятна на сорочке, через которые просвечивали груди, полные молока. Она мгновенно покраснела и стыдливо прикрыла руками свои почти обнажённые груди.
— Спасибо… но как тебя зовут? — она подняла глаза на мужчину, но у двери уже никого не было.
Майкл жил совсем один в этом доме на окраине города и вёл небольшое хозяйство. Несколько лет назад от него ушла жена, когда он получил серьёзное ранение в ногу и после этого стал инвалидом. Пуля угодила прямо в коленную чашечку, раздробив её полностью и сделав нижнюю часть ноги безжизненной. Конечность до колена пришлось ампутировать, и теперь мужчина ходил с деревянным протезом. Он никогда ни на что не жаловался и ничего ни у кого не просил. Не в чести это для мужика — он так считал.