Волчара выходит на след
Шрифт:
– Ну, ясный день. Обычная проверка паспортного режима… Так я пошел?
– Давай, действуй, – поднялся со стула Сазонов, чтобы проводить Комова до двери. – Возни тебе немного будет. За пару дней, я думаю, управишься… Из них же большая часть так в гарнизоне и проживает. Да кто бы их жильем одаривал? Как и у нас, списали и – каюк.
– Все ясно… Понял. Полетел.
– Вали уже, летун, – улыбнулся Сазонов и легким тычком в спину придал коллеге ускорения. – Пропеллер только береги.
Прикрыв дверь за Комовым, Андрей Степанович подошел к окну. Прислонился к теплой батарее – коленные суставы с утра
Пора было принять очередную таблетку ибупрофена, но он решил перетерпеть: «Нечего лишний раз эту дрянь химическую в рот толкать. И так уже наглотался под завязку… По самое не хочу… Да что делать, если болячки косяком поперли. Возраст все-таки… Шестой десяток… Шестой десяток?.. Надо же!..»
А кажется, что все это было совсем недавно… Да вот же он, вот – стоит совсем рядом – упрямый и несговорчивый мальчишка, с кучей неуемных амбиций и воистину наполеоновскими планами на жизнь. Новоиспеченный юрист высшей квалификации, молодой зеленый следак… Резким резвым козлецом скачет перед зеркалом, на манер лихого Рэмбо, двумя руками сжимая вожделенный персональный ствол…
Прокурор рапорт подписал, и счастью не было предела! Да это ж дюже круто – с личным пистолетом ходить! Можно ненароком на глазах у девчонок приоткинуть полу пиджака…
«Железку», как натуральный дурачок, таскал почти два года. И «лифчик» УБОПовцы подарили – отпадный – черный, блестящий, на липучках!.. Знал бы тогда, сколько таких же, как он, оформенных сосунков скачет по стране перед зеркалом – от стыда б перекорежило!..
Потом понял, что все это – смешно, игра в индейцев. Сдал – от греха подальше. А со временем и карточка-заместитель куда-то запропала…
Больше всего удручало Андрея Степановича то обстоятельство, что прокурор категорически запретил ему опрашивать пострадавшего. Даже приближаться к нему на пушечный выстрел. Ни к нему, ни к его ближайшему окружению. А ведь это зачастую, по опыту знал Сазонов, – кратчайший путь к успеху. Даже если Сукоткин и не знает точно, кто ему бяку сотворил, то определенно догадывается. И первое, что следовало бы сделать, так это узнать его собственное мнение на этот счет. Может, конечно, он своими догадками делиться и не захочет, и даже пошлет просто-напросто куда подальше, но задать ему парочку конкретных вопросов все же стоило.
Теперь же придется поднимать груду старых уголовных дел, по которым он когда-то проходил, причем – и как непосредственный участник, и как свидетель (что иногда – одно и то же), опрашивать следователей, у которых эти дела находились в производстве. Работа нудная и очень долгая. Дело это теперь перешло в разряд второстепенных, и привлекать к его расследованию большое количество людей Степанчук, естественно, не позволит. Хорошо еще, хоть Комова выделил в его полное распоряжение. И на том спасибо…
Андрей Степанович вернулся к столу. Снова взял в руки лист с распечаткой: «Веденеев Александр Григорьевич, Пашнов Кирилл Мефодьевич, Иваненко Петр Иванович, Мостовой Андрей Геннадьевич, Кривошеев Сергей Ива… Так, стоп-стоп! Мостовой Андрей Геннадьевич… Что-то знакомое… Вроде проходил по какому-то делу? Что-то такое в голове отложилось…» Сазонов подхватил сотовый
– Добрый вечер, Андрей Степанович, – быстро, после первого же гудка откликнулся Валера Кротов, старший оперуполномоченный уголовного розыска Зареченского РОВД. С ним у Сазонова давно уже сложились ровные дружеские отношения.
– Здравствуй, Валера. У меня к тебе вопрос есть…
– Весь внимание…
– Тебе часом «Мостовой Андрей Геннадьевич» ни о чем не говорит?
– Мостовой?.. Так-так… Подожди, соображу… Д-а-а, был такой у нас… Лет пять назад проходил по уголовному делу… А-а, точно! Помнишь, там целая история была с шишкарями в Ретиховке? Там и огнестрел, и тяжкие телесные… И целую кучу трупов навалили…
– Ага, точно, Валер, припоминаю! Я тогда только из Спасска перевелся… Еще и дела толком не успел принять… Этот Мостовой тогда очень удачно выкрутился. Адвокат у него ушлый был. Сахно. Большую часть обвинений пришлось с него снять за недоказанностью вины. Отделался условным сроком, насколько помню. Слушай, а кто у вас это дело вел? Чумаченко?
– Да нет, Степаныч, Паша Кислов. Но он, к сожалению, сейчас во Владе в командировке…
– Когда обратно?
– Да должен к концу недели…
– Слушай, Валер, а Сукоткин к этому всему никакого отношения случайно не имел?
– Насколько я знаю – нет… Никаким боком… Так, может, тебе пока материалы по факсу скинуть?
– Ты уж будь любезен…
– Добро, Степаныч, сейчас сделаю.
– Спасибо, Валера. Ну, бывай…
Закончив разговор, Сазонов тут же, не мешкая, послал вызов на другой номер.
– Слушаю, Степаныч, – ответил Комов.
– Сань, тут у меня кой-что в мозгах нарисовалось. Начни-ка ты, милок, наверно, с Ретиховки – с Мостового Андрея Геннадьевича. Там участковым Сережа Калютин. Толковый, шустрый паренек. От меня, кстати, привет ему передай. И очень осторожно, Сань. Напоминаю. Никаких вопросов лишних. Только по существу проверки. Просек?
– А то?!. Яволь, партайгеноссе! Будет сделано.
ЛИ ВЭЙГУ
– А вот этот уже – на полкарата! – бодренько верещал Алексей Константинович, и глаза его горели лихорадочным блеском. – Да и цвет, обратите внимание – розоватый, большая редкость! Чаще всего – от желтого до коричневого…
Ли Вэйгу посмотрел на Бельдина со скрытой неприязнью: его начинала утомлять чрезмерная эксцентричность и несдержанность этого русского. Да и голос – слишком высокий и громкий – раздражал и резал слух.
С утра «ознакомительную экскурсию» они продолжили уже вдвоем. Ву Дай Линь, сославшись на неотложные дела, сразу же после завтрака их оставил. Неспеша прогулялись по жилому городку, потом по узкой бетонке подъехали на машине к хранилищу, находящемуся в отдельно стоящем одноэтажном строении у самого начала полигона, густо увешанном по всему периметру камерами видеонаблюдения. Ли Вэйгу отметил про себя, что охрана его поставлена на должном уровне. Надежная электронная система доступа и сигнализации, тяжелые двойные сейфовые двери. Да и сами охранники, рослые и широкоплечие со стальными невозмутимыми лицами, внушали определенное уважение.