Волчьи игры
Шрифт:
Те из аннис, кому очень повезло, сумели бежать в Файрист, в Янамари под слабое крыло Итэль. Одиннадцать обездоленных женщин-диллайн — это не просто одиннадцать беженок, чудом спасшихся от смерти, зачастую безнадежно искалеченных телесно и душевно, это — одиннадцать одержимых ненавистью и местью хищниц.
Волшебницы, чьим желаниям подчинялись когда-то стихии, создававшие уникальные магические вещи одной лишь игрой ума, плетшие сложнейшие заклинания-песни, творившие сны-яви, не стали размениваться на мелочовку, на мужчин-предателей. О нет! Они, изгнанницы в своем же доме, обратили
«Ничего страшного. Подождем, — написала Итэль мелом на доске, с которой теперь не расставалась. — Пока мы слабы и вынуждены прятаться, точно преступницы. Нам надо накопить силы, собрать вокруг всех, кто хочет уничтожить предвечного».
Имя бога специально с маленькой буквы. Еще не хватало ненасытного гада с заглавной величать!
— Миледи, не стоит ли обратиться к князю Эску за поддержкой? — спросила аннис Вилф.
«Нет! Он никогда не простит нам Лайд. Обойдемся. И скажи остальным, чтобы держались потише».
В иное время сама рассмеялась бы над своими словами. Магички? Потише? Ниже травы? Смешно. Но после того, как самую талантливую из заклинательниц ветров — аннис Исэн — зверски изнасиловали в темнице Эсмонд-Круга, а аннис Мэлор — отрубили пальцы на обеих руках, они научились молчать и прятать взгляд. Свинец Жестокости выжег их крылатые диллайнские души, Сталь Насилия — сломала хребты. Осталось лишь золото молчания.
Больше не звенел серебром полудетский голосок аннис Каро — чьи колдовские песни могли исцелять безумцев и больных падучей.
«Мы не можем больше пользоваться Силой в любом деле, кроме мести предвечному. Богу богово. Он получит свое».
Одиннадцать безумных одержимых волшебниц делали то, что лучше всего умеют женщины, — терпеливо ждали своего часа. День за днем, одна золотая монетка за другой, и так мало-помалу, постепенно росло великое сокровище их дракона-мести. Неторопливо ткали на невидимом станке полотно на саван бывшему богу.
И дождались. Двенадцатого. Мужчину. Тива. По имени Форхерд Сид.
Джона и Грэйн
Встреча старых подруг и названых сестер прошла, как выспренно любил говаривать губернатор Шанты эрн Тэлдрин, в теплой и дружественной обстановке. Настолько теплой, что ролфийка после третьего кувшина удалилась в туалетную комнату «припудрить носик». И звуки, которые доносились теперь из-за двери, свидетельствовали, что бедный носик никак не желал припудриваться. Дабы не присоединяться к подруге в столь деликатном занятии, требующем уединения, Джона прилегла на кушетку. Коварен черный ролфийский эль, ох и коварен. Пьешь его, словно воду, наслаждаешься густым ароматом и послевкусием, смакуешь, а по жилам течет ласковое хмельное тепло. Это сила солнца, что впиталась в ячменный колос, выросший под суровыми северными небесами на поле, пропитанном соленым потом. Льос. Сила Жизни. Кровь Мира…
Захмелевшая шуриа чуть не задремала, но коварный эль оказался нерадивым кормчим к лодке сна. Та стала раскачиваться, раскачиваться, раскачиваться…
«Я — пьяна!» — честно призналась Джона, с тревогой разглядывая медленно
— Ну, мы и накурили, сестра моя Грэйн. Начадили, словно… Аластаровы паровозы.
Разумеется, после первых двух кружек Грэйн потянуло к табаку. Джона не возражала и очень скоро сама возжелала приобщиться к великому действу. Надо же узнать, отчего Эску паровозы милее и важнее любовницы. И приобщилась со всей страстью шурианской натуры, а теперь платила по двойному тарифу.
Битва с хмелем и табачными парами обещала быть долгой и увлекательной, и если бы в покои княгини после настойчивого стука не заглянул денщик эрны Кэдвен… Э-э-э… как его бишь? А! Неважно! Словом, когда ролфи, подозрительно принюхавшись, спросил, все ли в порядке у дам, Джона уверенно кивнула. И чуть не упала, но удержалась за край стола.
— Тут небольшой переполох приключился, миледи. Но все обошлось. Не извольте беспокоиться.
— Прек’расн!
Молодой человек щелкнул каблуками и исчез.
Джона и не собиралась волноваться из-за звуков беготни, приглушенных воплей на ролфийском. Ролфи такие беспокойные создания, такие неспокойные, такие… бегучие…
— Надо все-таки окошечко открыть, — рассуждала женщина, воюя с неподатливым шпингалетом. — Посмотреть… на звезды.
На самом деле она собиралась обратить взор на землю под окнами и щедро удобрить чахлые кустики сирени, перегнувшись через подоконник. Старая добрая традиция синтафской аристократии, освященная веками излишеств в питии.
Ночной осенний воздух ворвался в душную прокуренную комнату, охладил разгоряченное лицо шуриа, успокоил и выровнял ее дыхание.
«Третий кувшин был лишним, — со стыдом призналась себе эрна Кэдвен, поплескав в лицо холодной водой. — Или все-таки оливки протухли?..»
Зря она вспомнила про оливки. Во рту снова возник мерзкий привкус, и Грэйн, сдавленно застонав, вновь склонилась над фарфоровым зевом ватерклозета.
— Грэйн! Ну, как ты? — крикнула из-за двери Джойн.
— М-м-м… — отозвалась ролфийка. — Ох-х…
Нет, ну вот чем думал этот новый денщик, как бишь его?.. когда притащил с посольской кухни эти треклятые оливки! Кто же закусывает «Слезы Морайг» этой зеленой дрянью? Под черный эль и конрэнтский самогон надо подавать мясо, только мясо!
«Съездить по морде обормоту! — Почувствовав облегчение, Грэйн снова попыталась умыться. — Кому рассказать — засмеют! Оливкой отравилась! Ха!»
Вечер воспоминаний плавно перетек в ночь излишеств. Обрадованная и растроганная встречей, убаюканная безопасностью за крепкими стенами посольства, эрна Кэдвен… м-м… слегка увлеклась. Кажется. «Слезы Морайг» и черный эль — опасное сочетание, да и закуски было все-таки маловато. Но впервые за столько лет увидеться с Джойн, но вспоминать Джэйффа — ах-х, но смеяться и сплетничать, сидя в обнимку на медвежьей шкуре у камина… Когти Локки! Ну как тут не выпить? А теперь в висках подкованными сапогами стучит кровь, и в ушах тоже, и… Это не в ушах, это в дверь кто-то от души лупит кулаками!