Волчьи игры
Шрифт:
Кое-кто в Файристе не забыл про то, что Идгард — сын шуриа. Самое паршивое происхождение в глазах диллайн, между прочим. Как же тут не воспользоваться случаем?
— С Аластаровым отродьем давно пора что-то делать, Благословенный.
— Вот именно! Делать.
Ведь пока жив Идгард, его папаше-мятежнику ничего не угрожало. Нет смысла возводить на трон опасного наследника, устраняя нынешнего, такого противоречивого властителя Файриста. Вот он — ненавязчивый пример другим отцам, прямо-таки напрашивающийся в очередную проповедь: «Мужи! Породив от чресл своих, будьте же чадолюбивы, ибо сыновья ваши не только опора, но и зачастую и надежный щит от невзгод». Знал ли Аластар Эск, что по прошествии времени Идгард невольно станет ему гарантией от насильственной смерти? Ведал ли, что его нелюбимая дочь Сина мало-помалу превратит одержимых высокими
— Ее высочество стережет братца пуще очей своих. Да и он сам по себе не дурак отнюдь. Иногда просто оторопь берет, до чего похож на Эска. Новая и, прямо скажем, лучшая копия Аластара. Усовершенствованная.
Тив Мэриот словно мысли читал, видит Предвечный.
— Тем хуже для него самого. Нам не нужен второй Аластар Эск.
— О да! От Дагмандов Эсков одна беда, — согласился преподобный. — Вы еще не забыли Арайна?
Хотел бы, очень хотел, да не получится. Это имя саднит, точно счесанная рана или давний уродливый шрам. Он и его волшебство стало первым серьезным препятствием для всех эсмондов. Буджэйр умер почти без сопротивления: лаунэйдины боролись отчаянно, но ничего не могли противопоставить Силе Предвечного, фаолхэйри либо полегли, либо растворились в диллайн. Да что говорить! Даже Меллинтан отступила. И только Арайн Эск на деле доказал ее могущество.
— От него все пошло… от него… — прошептал Херевард, почти не владея собой, захваченный целиком древней ненавистью к более сильному противнику, непобежденному, а потому опасному.
— Возможно, стоит еще раз поискать старшего Эска? Потщательнее, — предложил Мэриот.
Но вместо благодарности Святой тив окрысился на подручного так, словно тот предложил что-то недостойное.
— В народе диллайнском есть одна незыблемая традиция — раз в сто лет искать по чащам и пущам Арайна Дагманда Эска, — откровенно съязвил он. — Не находить оного, проклинать и снова ждать сто лет — авось сам объявится.
— Я бы на его месте не стал.
Невозмутимость Мэриота только подстегнула глухую злость Благословенного.
— Вот и он не торопится.
— Если не умер еще.
— Не-е-ет, — протяжно молвил Херевард. — Арайн жив, здоров и вполне доволен. Я чувствую это. Понимаете, чувствую.
— Прямо как шуриа…
— Как диллайн.
Так у некоторых людей за день до перемены погоды начинает ломить виски. Где-то далеко-далеко земная влага преобразовалась в небесную, сгустились дождевые тучи, ветер погнал их в одном ему известном направлении, а чувствительные мозговые сосуды уловили изменение в сферах небесных и отозвались болью. Арайн Эск собирает силы вот уже тысячу лет. И рано или поздно он явится на битву с Херевардом Оро и самим Предвечным. Или не явится.
Благословенный Святой провел рукой по лицу, словно стирая невидимую паутинку.
— Мы немного отклонились от разговора.
— Разве? Последнее время мы только и делаем, что говорим о Джойане Алэйе и ее мужчинах. Или ее детях.
В преподобном Мэриоте, кроме прочих достоинств, Херевард особо ценил умение подать самый банальный промах патрона как глубокую мысль.
— Вот! Идгард, он — наша цель. Устранив его, мы выбьем почву из-под ног Эска…
«Интересно, как мы это сделаем? — размышлял тив Мэриот. — Как подобраться к мужчине, который и сам не робкого десятка, и не пренебрегает безопасностью? А если не забывать о том, что Идгарда не против увидеть на княжеском троне даже самые непримиримые враги Аластара Эска, то осуществить покушение будет крайне сложно. Это вам не птичку задавить, Благословенный».
Дохлый щегол все еще лежал на подоконнике. Прекрасная аллегория беседы двух эсмондов. Жизнь человеческая не имеет срока, но поразительно, просто ужасающе хрупка. Убивает все — дуновение холодного ветра, вода, огонь, магия… В конце концов, рождающийся ребенок — новая жизнь — может запросто погубить мать.
И тут его озарило.
— Рамман!
— Что — Рамман? — не понял Херевард.
— Точнее, его невеста. Мы подберемся к наследнику через родню. На мой взгляд — это единственный способ.
Оро задумчиво потер бровь.
— А что мы знаем о девушке?
— Она из Фирсвита.
Эсмонды переглянулись.
— И так легко согласилась стать женой сына шуриа? Тут что-то нечисто, тут не может быть чисто.
— Значит,
Шуриа в Фирсвите не любили, боялись и преследовали больше, чем где-либо еще. Во времена темные и невежественные им регулярно приписывали все беды и несчастья — от засухи до морового поветрия. Иногда целыми семьями сжигали якобы за зловредное колдовство, а порой вырезали селениями. Обычная история. Любопытно другое — за несколько веков гонений фирсвитские Третьи полностью уверовали в свою исключительность, замкнулись и, разумеется, заклеймили остальных детей Шиларджи как отступников и предателей, пошедших на сговор с исконными врагами. И, конечно же, такая обособленность только усугубляла недоверие обывателей.
— Девица столь юных годов а, следовательно, недостаточно зрелого ума, к тому же родом из Фирсвита, попросту не может иметь достаточную широту взглядов, чтобы принять саму мысль о свекрови-шурианке. Она что-то скрывает.
«Все что-то скрывают. Ты, например, двадцать лет таишь причины своего поражения в магическом поединке с Эском. Я умалчиваю кое о каких собственных грешках, — думал Мэриот. — У всех есть тайны. И это правильно — иначе скучно было бы жить на свете».
— Я хочу знать об Илуфэр Омид все, — заявил тив Херевард. — И главное, не спугните девицу раньше времени.
А вот за пристрастие к изречению прописных истин тив Мэриот шефа не любил. За века жизни можно бы и отучить себя от дурной привычки — учить и без того ученых.
Итэль Домелла дама-аннис Сар
Молчание — золото. Причем самое чистое, высочайшей пробы. Когда бы Итэль знала раньше, то еще после бегства из Буджэйра дала бы обет немоты. Оказывается, человеческое существо столько времени тратит на болтовню — занятие бессмысленное вдвойне: и дело не делается, и понимания между говорящими больше не становится. И, пожалуй, стоит лишиться дара речи, чтобы понять, как суетно и бестолково прошли века. Ни магия, ни медицина не сумели спасти голосовые связки аннис Сар, взрезанные ножом тива Хереварда. Но не прошло и дня с того памятного утра, когда она проснулась в чужой спальне, чудом спасенная Ларимэлой Вилф и ее матерью, чтобы Итэль не поблагодарила… Высшие Силы за свою немоту. Воистину, язык — это первый враг мудрости. Оставшись наедине с собственными мыслями, аннис Сар предалась лучшему, чему только может предаться человек, — раздумьям. О жизни и смерти, о богах и людях, о прошлом и будущем, а еще о собственной глупости, недальновидности и слепой вере в людей недостойных, в тех, кто уже однажды предал. Как можно было верить Хереварду и остальным тивам после того, как они убили Буджэйр? Как вообще она продолжала верить сама себе — столь же виноватая, как и тив Херевард? Дать обет не обагрять рук кровью, отречься от материнства и решить, что преступление искуплено, — какая глупость несусветная.
Слабая от потери крови, Итэль не смогла даже руку поднять, чтобы отереть выступившие слезы. Аннис Вилф всегда отличалась чувствительностью, а потому, не бросившая наставницу умирать с перерезанным горлом, плакала вместе с ней.
— Миледи, я понимаю. Вас предали так вероломно. Нас всех предали и обманули. Это ужасно!
«В отличие от тебя, девочка, я виновата сама и в полной мере заслужила право быть преданной», — вынесла обвинительный вердикт аннис Сар.
Ларимэлу она всегда считала глупышкой и слабачкой, слишком мягкосердечной для служения и, честно говоря, самой худшей из своих учениц. А поди ж ты, девушка не побоялась самого Благословенного, вынесла на руках, перевязала, приютила, спрятала. Самая кроткая и незлобивая на поверку оказалась сильней и решительнее, чем остальные соратницы. Впрочем, золото не только молчание, но и терпение. Каждый день, словно золотая монета, с тихим звоном падающая на гору точно такого же чеканного металла. Чем сильнее выдержка, тем ты богаче — опытом и мыслями. Аннис же Сар пришлось ждать совсем недолго. Тив Херевард со своей озверевшей сворой вдруг решили, что женщины-волшебницы им не нужны. Кто виноват в бедах Синтафа, кроме Эсковых мятежников? Кому пенять за неурожай и недород? Аннис, естественно. Это они, подлые бабы, силу магическую переводят на всякие глупости, от которых народу ни холодно, ни жарко. Против аннис начались процессы, заканчивающиеся, как правило, смертным приговором и корзиной главоусекающей машины. Тив Херевард, точно паук, торопился насосаться Силы, даруемой ему сытым Предвечным.