Волчица и пряности
Шрифт:
– Вот почему, пока она этого желает, я готов рисковать. Ведь кроме таких мелочей, я ничего не могу.
Лоуренс умолк и принялся смотреть на пепел от сена, пляшущий в теплом воздухе. Ему казалось, что, глядя на пепел, он глядит и на себя самого, но он чувствовал, что вслух это прозвучало бы слишком выспренно.
– Ты говорил недавно, что, хоть мой родной город по-прежнему существует, я все равно могу утешить Хоро?
– Д-да.
– Но мне это довольно трудно. Если она попросит меня помочь ей основать новую родину, это принесет мне одну лишь головную боль. Но все равно…
То, что его губы изогнулись в кривую улыбку, то, что он был готов взять на себя любой риск ради Хоро, – это было лишь по одной причине.
– …Но все равно я что угодно сделаю, чтобы ей не пришлось обращаться за помощью к кому-то другому.
Будь здесь Хоро, он ни за что не смог бы произнести эти слова, пусть они и шли от самого сердца.
Лицо Коула застыло – и неудивительно. Он небось и помыслить не мог, что услышит столь ребяческие слова от человека, который давно уже перестал быть ребенком. И тем не менее Лоуренс ощутил, как странное, освежающее ощущение нарастает в груди и смешивается с гордостью. Шутливым тоном он продолжил:
– Раз так, моя цель задана, и отвлекаться нельзя, верно? Я должен делать все, что могу, чтобы она забыла о работе Пиаски, и тогда ее чувства останутся при мне.
Эти слова выглядели предательскими и себялюбивыми, но они родились не от того стремления, которое полностью владело Лоуренсом прежде, – стремления положить в кошель еще одну серебряную монетку. В те времена даже исповедь в церкви не оставляла в его сердце ощущения такой свежести. Тогда он лишь хитро цеплялся за мысль, что этой исповедью заслужил прощение.
Но все это относилось лишь к нему одному. Его слова, вне всяких сомнений, должны были чрезвычайно смущать любого слушателя. И все же Коул отреагировал спокойно – просто отвернулся, будто скрывая замешательство.
– Конечно, перед ней я бы такого никогда не произнес. А тебе, кстати, приходится хуже всего – мы оба изливаем на тебя свои мысли.
После этих слов Коул наконец поднял голову и попытался что-то сказать. Но ему удалось лишь приоткрыть рот, а потом он вновь потупил очи долу. Заметив его странное поведение, Лоуренс не удержался от вопроса:
– Что с тобой?
Коул испуганно съежился. Обычно он отвечал честно, однако сейчас лишь вновь отвел взгляд. Потом, не глядя на Лоуренса, тихо произнес:
– …Простите меня, пожалуйста.
– За что простить? За что ты просишь проще-…
В печи треснул уголек, и в воздух взлетело облачко пепла. А может, это только Лоуренсу показалось, что уголек треснул; или, может, с таким звуком его лицо застыло, будто превратившись в лед.
Коул съежился, чуть ли не свернувшись в клубок, на его лице было написано глубочайшее раскаяние. У Лоуренса не осталось никаких сомнений по поводу происходящего. Закрыв лицо ладонью, он поник плечами.
Все, что он сейчас сказал, было подслушано. Должно быть, когда они вышли из библиотеки, Хоро улучила момент и сказала Коулу, что он должен сделать. Она, видимо, поручила ему подстроить такую ситуацию, в которой она могла бы подслушать Лоуренса и узнать его реакцию на ее желание побыть одной.
Каждое слово, которое Лоуренс только что произнес, всплыло у него в голове. Но он тут же принял решение не спасаться бегством, чтобы сохранить то, что осталось от лица. Прежде чем Коул пришел в себя, Лоуренс встал, потрепал мальчика по голове и шагнул мимо него к двери. Тонкая дверь совершенно не задерживала звуки – впрочем, едва ли это имело какое-то значение для Хоро, которая стояла за дверью, не выказывая намерения сбежать.
– Да, для меня было неожиданностью, что ты не видишь во мне слабую самку, способную лишь проливать слезы. Но… нет, серьезно… даже если тебя эти слова не смущают, то меня, когда я их слушала, – еще как.
На лице Хоро играла озорная улыбка. Лоуренсу захотелось ответить, заспорить, победить эту нахальную улыбку, заставить Хоро расплакаться и захныкать «не надо, не говори так больше». Он уже устал считать, сколько раз его обманывала эта улыбка за время их путешествия. И всякий раз он злился, потому что Хоро устраивала свои проделки так, чтобы подчеркнуть его глупость.
– Не хочешь видеть, как я обращаюсь за помощью к другому… ох уж, ты, как всегда, такой милашка. Ах ты!..
Из-под губы показался острый клык. Хоро собралась было ткнуть пальцем Лоуренса в грудь, но –
– …Ннн… а!..
Говорят, если человек долго сдерживает ярость, рано или поздно он взорвется; но действия Лоуренса напоминали скорее загнанного в угол пса. Хоро в первый миг съежилась, но тут же пришла в себя и принялась вырываться – она явно боялась реакции Коула.
Но, конечно же, в человеческом обличье она была куда слабее Лоуренса. В конце концов она успокоилась. Потом, спустя неизвестно сколько времени, Лоуренс наконец ослабил объятия. И в тот же миг Хоро глубоко вдохнула и отвесила ему пощечину. Судя по тому, каким тяжелым получился удар, Лоуренс держал ее довольно долго.
Пошатнувшись, Лоуренс отступил; он понимал, что Хоро ему не победить. И не потому что Хоро была слишком проворна для него, а потому что на лице ее не было следов гнева даже после того, как она его ударила. Более того, сейчас у нее было ласковое, чуть улыбающееся лицо, какое ему редко доводилось видеть.
– Думаю, теперь мы квиты.
Интересно, кто из нас двоих эту ловушку подстроил? Так Лоуренс непременно спросил бы, если бы по улыбке Хоро не видно было, что она не настроена шутить. Но, как ни хотелось ему что-то сказать, чтобы вернуть должок, нужные слова не находились, потому что улыбка перед его глазами была совершенно искренней.
– …Да.
На краткую реплику Лоуренса Хоро довольно кивнула и, отпихнув его в сторону, вошла в комнату.
– Юный Коул, в ознаменование успеха нашего плана позволь вознаградить тебя.
С этими словами она прижалась щекой к щеке Коула, смотрящего на все происходящее круглыми глазами, и ласково погладила его по голове. Он все-таки был еще ребенком, и Лоуренс ничуть не удивился, увидев, что его лицо залилось краской. Но кто знает, какие ловушки подстроила бы Хоро, если бы узнала про это. Так что Лоуренс просто закрыл дверь и направился к печке. Хоро, обнимая Коула со спины, тоже взглянула на огонь.