Волчица и пряности
Шрифт:
Для торговца платежеспособность важнее, чем что бы то ни было еще. Если торговец неплатежеспособен, никто ему не протянет руку помощи.
Лоуренс понимал: то, что он влез в долги, - исключительно его собственная вина; и поскольку именно поэтому никто не дает ему денег, он не имеет права жаловаться.
Лоуренс понурил голову; его силы иссякали, точно вода, разлитая по земле.
Безнадежно.
И тут владелец лавки продолжил.
– Конечно, никто, кроме самого Господа, не мог предсказать, что цены так
Лоуренс поднял голову, перед ним замаячил проблеск надежды. Если только ему удастся занять немного денег здесь, позже ему уже будет легче занять у других торговцев. В какой-то степени владелец этой лавки одобрял действия Лоуренса как бродячего торговца. Раз так, ему надо просто клятвенно пообещать, что он вернет долг с лихвой, и владелец, быть может, согласится дать ему денег.
Надежда была вот, рядом, перед самыми глазами.
Однако, подняв лицо, он увидел в глазах владельца лавки лишь неверие пополам с презрением.
– Я чувствовал все это время, что если ты, господин Лоуренс, оказался в беде, я мог бы помочь тебе тем малым, что в моих силах. В конце концов, ты не раз помогал мне получать прибыль в прошлом. Но я твердо убежден, что даже торговец должен жить по заветам Господа, жить чисто и показывать другим свою искренность.
Лоуренс не понимал, что владелец имеет в виду. Он попытался было объяснить, но, прежде чем он раскрыл рот, владелец продолжил: искусством говорить первым, не давая такой возможности сопернику, он владел в совершенстве.
– Как у тебя хватает наглости водить с собой женщину, когда ты бегаешь по городу и умоляешь других оказать милосердие и одолжить тебе немного денег?! Даже если ты считаешь нас всех дураками, всему же должен быть предел. Как же низко пала Торговая Гильдия Ровена!
При этих словах Лоуренс остолбенел; и в следующее мгновение дверь лавки захлопнулась у него перед носом.
Лоуренс был не в состоянии шагнуть ни вперед, ни назад.
Он даже забыл, как вдыхать и выдыхать воздух.
Дверь была безмолвна и неподвижна, словно нарисованная на каменной стене. Наверняка на ощупь эта дверь была невероятно холодной, а на вес – тяжелой, как валун. Эта дверь, которая больше уже не откроется, символизировала полный разрыв всех связей Лоуренса с городом.
Взять деньги в долг больше негде.
Сам того не сознавая, Лоуренс, шатаясь, шагнул назад, прочь от двери. Когда он пришел в себя, он стоял уже на улице в нескольких шагах от лавки.
– Чего болтаешься посреди улицы?
На Лоуренса наорал сидящий на козлах повозки человек. Лоуренс перепуганно шарахнулся в сторону, к краю улицы, словно бродячий пес.
Что же делать? Что же делать? Что же делать?
Одна и та же фраза все мелькала и мелькала у него перед глазами.
– Ты, с тобой все в порядке?
Голос Хоро вернул Лоуренса к реальности.
– Ты весь бледный. Давай вернемся в постоялый двор.
Хоро протянула к нему руку, желая приободрить; в следующее мгновение Лоуренс отбросил эту руку.
– Если б тебя тут не было!.. – вырвалось у него. Когда он осознал, что виноват лишь он один, было уже поздно.
Хоро глядела на Лоуренса так, словно ее сердце пронзили только что десять тысяч стрел. Затем ее рука, неподвижно висевшая в воздухе, медленно опустилась.
Лицо ее стало совершенно безжизненным – ни гнева, ни печали. Она опустила голову.
– Э... п... прости...
Хоро с огромным трудом выдавила из себя это слово, но не пыталась вновь протянуть руку, которую Лоуренс один раз уже отбил.
– А, проклятье...
Лоуренс был не в силах сделать что-то, кроме как ругать самого себя.
Голос в голове Лоуренса продолжал крыть его почем зря за недостойное поведение.
– ...Я пойду в постоялый двор, - кротко произнесла Хоро и ушла прочь, не оглядываясь на Лоуренса.
Для ушей Хоро не были тайной даже разговоры, происходящие внутри зданий, так что, конечно же, она слышала разговор Лоуренса и владельца лавки так же отчетливо, как если бы стояла рядом.
Несомненно, она ощутила, что в ответе за происходящее, и настолько сильно, что захотела убежать. Разумеется, она-то сопровождала Лоуренса по всему городу из беспокойства за него.
И все же она не стала просто извиняться и не выглядела сбитой с толку из-за того, что ее поведение в итоге сыграло против Лоуренса. Она предпочла держаться более деликатно. Лоуренс понимал, что это было наиболее разумное поведение; и именно поэтому он понимал также, что не должен был поступать с ней так, как поступил.
Глядя вслед хрупкой фигурке Хоро, удаляющейся в толпу, он не находил ни слов, ни смелости, чтобы остановить ее.
Лоуренс снова выругался на самого себя.
Если богиня удачи вправду существовала, Лоуренсу больше всего хотелось врезать ей как следует кулаком прямо в ее красивое лицо.
В постоялый двор Лоуренс не вернулся, пока не позакрывались даже те палатки, которым разрешалось торговать лишь после захода солнца.
Больше всего сейчас ему хотелось как следует напиться, но, во-первых, у него не было на это денег, а во-вторых, он сознавал, что это было совсем уж недостойно.
Ничто не могло заставить его появиться перед Хоро пьяным.
Не вернулся он до самого позднего часа не из-за того, что пил где-то; он навестил еще нескольких торговцев.
Бродя по городу в поисках денег, Лоуренс опустился до того, что отбросил всякую гордость и стыд; он надеялся, что люди согласятся дать ему денег просто чтобы избавиться от его присутствия.