Волчицы из Машкуля
Шрифт:
А затем, разразившись рыданиями, до этой минуты сдерживаемыми с большим трудом, он воскликнул:
— Ах! Господь наказывает меня за то, что я ослушался матушки!
Хотя человек, который произнес эти слова, был совсем юн — как мы говорили, ему едва исполнилось двадцать лет, — но они прозвучали по-детски, совсем не соответствуя его росту и охотничьей одежде, и, несмотря на сострадание, вызванное его раной, девушка вновь рассмеялась.
Бедный юноша бросил на сестер взгляд, полный укора и мольбы, а на ресницах блеснули две крупные слезы.
В то же мгновение он порывистым движением отбросил смоченный прохладной водой платок, что Мари положила ему на лоб.
— Да что это вы такое делаете? — спросила Берта.
— Оставьте меня! — воскликнул молодой человек. — Я не желаю, чтобы обо мне заботились после того, как надо мной смеялись. О! Как я теперь жалею, что не убежал отсюда, как я хотел вначале, рискуя пораниться в сто раз сильнее!
— Пусть будет так, но раз уж вам хватило благоразумия не сделать этого, — возразила Мари, — не теряйте здравого смысла и сейчас позвольте мне снова положить повязку на вашу рану.
И, подобрав платок, девушка приблизилась к раненому с выражением такого глубокого сочувствия, что он, покачав головой не в знак отказа, а в знак покорности, ответил:
— Поступайте как вам угодно, мадемуазель.
— О-о! — воскликнула Берта, от которой не укрылась смена настроения на лице юноши. — Для охотника вы, сударь, что-то уж слишком чувствительны.
— Прежде всего, мадемуазель, я вовсе не охотник, а сегодня, после того, что со мной случилось, я менее чем когда-либо расположен им стать.
— Тогда прошу меня простить, — сказала Берта все тем же насмешливым тоном, так возмутившим молодого человека, — но вы так ожесточенно сражались с шипами и колючками, а главное, с таким пылом натравливали наших собак, что позволительно было подумать, будто вы, по крайней мере, стремитесь, чтобы вас называли охотником.
— О нет, мадемуазель, я поддался порыву, которого и сам не понимаю теперь, когда ко мне вернулось хладнокровие, и я сознаю всю правоту матушки, называющей нелепой и жестокой эту забаву с ее целью — насладиться и потешить свое тщеславие муками и смертью беззащитного животного.
— Поосторожнее, сударь! А не то нам, находящим удовольствие в этой нелепой и жестокой забаве, вы покажетесь лисой из басни, — сказала Берта.
В это время Мари, снова намочив платок в ручье, собралась во второй раз положить его на голову юноши.
Но раненый оттолкнул ее.
— Ради всего святого, мадемуазель, — сказал он. — Избавьте меня от ваших забот. Разве вы не видите, что ваша сестра продолжает надо мной издеваться?
— Прошу вас, успокойтесь, — попросила Мари так мягко, как только могла.
Однако юноша, не поддавшись обаянию этого ласкового голоса, поднялся на одно колено, явно намереваясь встать и уйти.
Это упрямство, присущее скорее ребенку, чем мужчине, рассердило вспыльчивую Берту, и ее нетерпение, вызванное таким похвальным чувством, как человечность, излилось, однако, в выражениях, пожалуй чересчур сильных для особы ее пола.
— Черт возьми! — воскликнула она так же, как ее отец в сходных обстоятельствах. — Так этот гадкий мальчишка не желает слушаться? Ты перевязывай, Мари, а я буду держать его за руки — черта с два он у меня пошевелится!
В самом деле, Берта схватила молодого человека за запястья с такой неожиданной для девушки силой, что все его попытки освободиться оказались тщетными, и это облегчило Мари ее задачу: она, наконец, сумела наложить на рану платок.
После того как Мари с такой сноровкой оказала первую помощь, будто она была ученицей Дюпюитрена или Жобера, Берта сказала:
— В таком состоянии, сударь, вам уже нетрудно будет добраться до дому, что и было вашим первым желанием; мы уже уезжаем, и вы свободны.
Однако, несмотря на данное ему разрешение, несмотря на возвращенную ему свободу, молодой человек не двинулся с места.
Казалось, бедняга был безмерно удивлен и в то же время глубоко унижен тем, что он, такой слабый, оказался во власти двух таких сильных женщин; он переводил взгляд с Берты на Мари и с Мари на Берту, не зная, что им сказать в ответ.
В конце концов он не придумал иного способа выйти из затруднительного положения, кроме как закрыть лицо руками.
— Боже! — с беспокойством воскликнула Мари. — Неужели вам плохо?
Молодой человек не ответил.
Берта осторожно отвела руки от лица и, увидев, что он плачет, стала сразу такой же мягкой и сострадательной, как ее сестра.
— Выходит, вы ранены серьезнее, чем кажется на первый взгляд, и вам очень больно, раз вы так плачете? — спросила Берта. — В таком случае, садитесь либо на мою лошадь, либо на лошадь сестры, и мы с Мари довезем вас до дома.
Но юноша решительно покачал головой в знак отказа.
— Послушайте, — настоятельно сказала Берта, — не будьте ребенком. Мы обидели вас, но разве могли мы предположить, что под обличьем охотника найдем чувствительного, как девушка, юношу? Как бы там ни было, мы признаем, что были не правы, и просим принять наши извинения; может быть, мы делаем это не совсем так, как положено, но вам следует учесть всю необычность происходящего и уяснить себе, что только чистосердечия можно ожидать от двух девушек, к которым неблагосклонно Небо, и они вынуждены посвящать все свое время тому нелепому развлечению, какое имеет несчастье не нравиться вашей досточтимой матушке. Ну как, вы все еще сердитесь на нас?
— Нет, мадемуазель, — ответил молодой человек. — Я зол лишь на себя самого.
— Отчего же?
— Не знаю, что вам сказать… Быть может, мне стыдно, что я, мужчина, оказался слабее вас; а быть может, меня просто терзает мысль о том, что меня ждет дома: как мне объяснить матушке, откуда у меня эта рана?
Сестры переглянулись: их, женщин, ни за что не поставила бы в тупик такая безделица; однако, как ни хотелось им рассмеяться, на сей раз они сдержались, понимая, что имеют дело с нервным и впечатлительным человеком.