Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Переписка Мишеля с республиканскими генералами была в самом разгаре, когда в Вандею прибыл очередной командующий по имени Траво.
Результаты боевых действий армии во главе с генералом Траво широко известны, мы говорили о них в одной из первых глав нашей книги; впрочем, вот основные из них: вандейская армия разбита, Жолли убит, де Куэтю погиб в засаде, устроенной неизвестным предателем, наконец, Шаретт взят в плен в Шаботьерском лесу и расстрелян на площади Виарм в Нанте.
Какую роль сыграл Мишель в ходе событий ужасной вандейской драмы? Быть может, у нас еще будет возможность узнать об этом; во всяком случае, после этих кровавых событий Мишель, неизменно получавший поощрения за превосходный почерк и большие способности к счету, поступил приказчиком в контору одного из крупнейших армейских интендантов.
Там ему удалось быстро выдвинуться; в 1805 году он добился подряда на поставку обмундирования армии, отправлявшейся в Германию.
В 1806 году его обувь и гетры приняли активное участие в героической Прусской кампании.
В 1809 году он получил подряд на снабжение продовольствием армии, вступившей в Испанию.
А в 1810 году он женился на единственной дочери одного из своих коллег и таким образом удвоил свое состояние.
Кроме того, он облагородил свое имя, удлинив его: в те годы это было заветным желанием людей, чьи имена казались им чересчур короткими.
Вот как это произошло.
Тестем г-на Мишеля был Батист Дюран, родом из деревушки Ла-Ложери, и, чтобы его не спутали с другим Дюраном, с которым ему часто приходилось сталкиваться по службе, стал называть себя Дюран де ла Ложери.
По крайней мере, таков был предлог.
Он отдал свою дочь в один из лучших парижских пансионов, где при поступлении ее записали как Стефани Дюран де ла Ложери.
Женившись на дочери своего коллеги, поставщик провианта и фуража Мишель решил, что имя жены неплохо бы присоединить к его собственному, и стал называть себя Мишелем де ла Ложери.
Наконец, при Реставрации, выложив наличными круглую сумму за титул барона Священной империи, он занял подобающее место как среди финансовой, так и среди земельной аристократии.
Через несколько лет после возвращения Бурбонов, а точнее, году в 1819 или 1820-м, барон Мишель де ла Ложери лишился своего тестя, достопочтенного Батиста Дюрана де ла Ложери.
Тот оставил дочери, а следовательно, и зятю, свое поместье Ла-Ложери, находившееся, как уже можно было догадаться по некоторым подробностям в предыдущих главах, в пяти-шести льё от Машкульского леса.
Барон Мишель де ла Ложери, как настоящий сеньор, решил прибыть в Ла-Ложери, вступить во владение поместьем и предстать перед своими вассалами. Он был человек умный и мечтал заседать в Палате депутатов, но для этого ему надлежало победить на выборах, а результаты голосования зависели от его популярности в департаменте Нижняя Луара.
Родившемуся крестьянином и прожившему до двадцати пяти лет среди крестьян, за исключением двух или трех лет, когда он работал в канцеляриях, ему было доподлинно известно, как следовало вести себя с сельскими жителями.
Правда, чтобы добиться заветной цели, ему надлежало сделать так, чтобы люди забыли о его неслыханной удаче.
Он постарался сойти, что называется, за славного малого; отыскал нескольких товарищей по давним вандейским войнам, и, держа их за руку, со слезами на глазах вспоминал гибель бедного г-на Жолли, бесценного г-на де Куэтю и незабвенного г-на Шаретта. Наведя справки и узнав о нуждах незнакомой ему сельской общины, он построил мост, позволивший установить транспортное сообщение между важнейшими городами департамента Нижняя Луара и департамента Вандея, привел в порядок три проселочные дороги, заново отстроил разрушенную церковь, сделал щедрые пожертвования сиротскому приюту и богадельне, и, услышав в ответ благодарности, нашел роль благодетеля столь приятной, что изъявил желание полгода проводить в столице, а остальное время жить в своем замке Ла-Ложери.
Наконец, уступая настойчивым просьбам жены, которая, оставшись в Париже, не разделяла охватившей его непреодолимой страсти к деревенской жизни и слала ему письмо за письмом, уговаривая побыстрее вернуться в столицу, барон Мишель назначил отъезд на понедельник, а накануне, в воскресенье, должна была состояться большая облава на волков в Повриерском лесу и в лесу Гран-Ланд, где этих хищников водилось очень много.
Это было еще одно богоугодное дело, совершаемое бароном де ла Ложери.
На этой охоте барон Мишель продолжал играть роль радушного хозяина; он позаботился о напитках: за загонщиками ехали две тележки с двумя бочонками вина, и каждый, кто хотел, мог пить из них; к возвращению охотников он велел приготовить настоящий пир Камачо, на который были приглашены жители двух или трех деревень. Отказавшись от лучшего места во время облавы, барон пожелал тянуть жребий как простой загонщик и, когда ему досталось крайнее место в цепи, воспринял неудачу с благодушием, от чего все присутствовавшие пришли в восторг.
Охота была просто великолепной. Из загонов выбегали звери, и по ним раздавались такие мощные залпы, что казалось, будто шла небольшая война. На тележки, где стояли бочонки с вином, кучей сваливали волков и кабанов, не говоря уж о запретной дичи, вроде зайцев и косуль: их отстреливали на этой облаве, так же как на всякой другой охоте, под видом вредных зверей и прятали в надежном месте, чтобы вернуться за ними с наступлением темноты.
Охотники были так опьянены успехом, что забыли о герое дня; и только когда прогремели последние выстрелы, они пришли к единодушному мнению, что не видели барона Мишеля с самого утра. Охотники в один голос утверждали, что, после того как барон участвовал в загоне, где по жребию ему выпало занять крайнее место в цепи, они его не видели. Кто-то предположил, что барону наскучила охота или что он, чересчур увлекшись ролью радушного хозяина, вернулся в городок Леже, чтобы проверить, все ли готово к приему гостей.
Приехав в Леже, охотники не обнаружили там барона. Самые беспечные среди них сели за стол без хозяина. Однако человек пять или шесть, охваченные мрачными предчувствиями, вернулись в Повриерский лес и, прихватив фонари и факелы, отправились на поиски.
После двух часов бесплодного блуждания по лесу барона нашли во рву у второго загона.
Он был мертв: пуля попала ему прямо в сердце.
Смерть барона наделала много шума. Прокуратура Нанта завела уголовное дело, был арестован стрелок, оказавшийся во время облавы рядом с барьером. Но он заявил, что находился на расстоянии ста пятидесяти шагов от убитого и вдобавок между ними еще был участок леса, поэтому он ничего не видел и не слышал. Кроме того, было установлено, что из ружья этого крестьянина за весь день не было сделано ни одного выстрела. Наконец, с того места, где расположился стрелок, можно было попасть в жертву только справа, а барону Мишелю пуля угодила в сердце с левой стороны.
Таким образом, следствие зашло в тупик. Оставалось только приписать все несчастному случаю; по-видимому, как это часто бывает на облавах, бывшего армейского поставщика сразила шальная пуля, безо всякого злого умысла выпущенная из чьего-то ружья.
Однако по округе поползли слухи о свершившемся возмездии. Говорили, хотя и шепотом, словно из-под каждого куста дрока все еще могло выглянуть дуло шуанского ружья, что какой-то старый солдат Жолли, Куэтю и Шаретта заставил несчастного поставщика заплатить жизнью за предательство и гибель трех прославленных вождей восстания; но слишком многие желали бы сохранить все это в тайне, а потому обвинение в убийстве не будет выдвинуто никогда.