Волчий корень

Андреева Юлия Игоревна

— Тоже мне, удивил. Когда на службу поступал, звался Габор. Габор похоже на «топор», а топором головы на площади рубят, благодарю покорно. Что же до Юрия Волкова, тут тоже ничего особливо секретного: когда на службе оказался, пришлось из католиков в православные перекрещиваться, Волковы — мои родственники. Юрий Васильевич Волков меня и в церкви окрестил, отцом мне крестным стал и имя свое подарил. Есть тому и запись в церковной книге, можешь проверить. Кроме того, он просил у государя позволения назвать меня своим сыном и наследником, так как его дети к тому времени все до одного померли. По этим пунктам ответил. Добре. А что отец — князь, так ведь я — внебрачный сын, выблюдок,

мне наследства не полагается. Титул, громкое имя — тем более. Да он и когда крестил меня маленького, отцом брата своего Жигмонда (Сигизмунда, по-вашему) вписал. Чем тут хвастаться? Да и рассорились мы с ним. — Он махнул рукой. — Ты еще вспомни, что сестра моего папаши еще до моего рождения была женой короля Польши. Только мне-то с этого родства шиш с маслом.

— А другие это, к примеру, знают? — Замятня стянул с руки варежку и почесал затылок, отчего барсучья шапка съехала на лоб.

— Ну а ты как думаешь? — Волков улыбнулся.

— И то, что ты разбойничал по лесам?

— Так как раз в то время я с нашим государем и повстречался. Ну ты даешь, Замятня! Все проспал! Мне казалось, об этом уже последний кухонный мальчонка знает, а ты… — Он рассмеялся, показывая белые, как у волка, зубы. — Ладно, слушай, как было дело. Когда я от батьки убег, нужно было как-то в жизни устраиваться. А куда ты денешься, если с малолетства в основном воинскую науку постигал? Правильно, в солдаты или в разбойники. Я выбрал второе. И действительно несколько лет промышлял на большой дороге. А потом с атаманом рассорился, и он меня велел в погребе запереть. Была у него такая милая особенность: прежде чем при всей шайке-лейке человека жизни лишить, с недельку в яме на хлебе и воде подержать, чтобы, значит, пленник от голода ослаб. Я уже совсем было собрался бежать, когда ребятки наши Ивана Васильевича и ближников его в полон захватили. Ну, в общем, побросали они их ко мне. А я как смекнул, с кем дело имею, понял: вот она — птица счастья, знай не зевай. В общем, устроил побег не только для себя, а для всей честной компании.

— Это я как раз слышал, просто не верил. Думал, ребята просто так лясы точат. Говорили, будто от одного слова твоего замки разваливались, двери вылетали, цепи по звеньям распадались. Тебя поэтому Кудесником кличут?

— Не только, — поморщился Волков, предпочитавший не выделяться, и уж боже сохрани выдать свой истинный дар. — Есть у меня знакомый старик — ведун. Время от времени государь просит меня съездить к нему, дабы совета спросить. Только об этом лучше не распространяться.

Замятня кивнул, польщенный оказанным ему доверием.

— А как же тогда с побегом этим получилось?

— Ну ты же, Замятня, умный человек. Говорю же, сидел в яме, под крепкой такой крышкой, и план побега измышлял. То есть не просто так сидел, а где надо, петли раскачивал, где нужно, решетку расшатывал… ну, понятно?

— А что же ты не сбежал, когда братцы-разбойнички отправились за великим князем? — нашел слабое место воевода.

— А смысл мне пустому-то драпать, без золота, без трофеев? В шайке я, как и все, свою долю от добычи имел. Кто же от добра уходит? — улыбнулся Волков. — Думал на бой атамана вызвать, потому как, кто атамана порешит, тому самому атаманом и быти. Закон такой.

— Когда же Иван Васильевич тебя на службу к себе позвал, атамана ты решил оставить в покое?

— Не до того уже было. Мне ведь не одного государя, а по возможности всех его людей нужно было из разбойничьего лагеря вытащить. Задачка.

— Да… Кудесник. — Воевода смотрел с уважением и плохо скрытой надеждой. — Так, может, расскажешь по дружбе, есть у тебя какие-нибудь

соображения, по какому такому делу нас с тобой в Суздаль вызывают?

Волков неопределенно пожал плечами.

— Сам-то как думаешь?

— А что тут думать? — Замятня огляделся по сторонам, нервно облизывая пухлые губы. — Зимой в Суздале нечего делать. Я этот город знаю как свои пять пальцев. Кабы государь ехал со свитой да с егерями — можно было бы еще подумать: может, на охоту собрался. А как велели тебя доставить, к гадалке не ходи — дознание готовится. Ты же у нас по этому делу мастер.

— Дознание? — поднял красивые брови Волков. — А что тут стряслось? Я вроде не слышал.

— Я тоже не слышал. И никто из наших не слышал. Стало быть… — Замятня тяжело дышал, лицо покраснело и покрылось капельками пота. — Боюсь я, Кудесник, боюсь, что это снова как-то связано с моей теткой!

— С теткой? — Волков с удивлением посмотрел на друга. — С какой еще теткой?

— С моей, с Соломонией Юрьевной из рода Сабуровых. Вот с какой.

Дознаватель вздрогнул, по спине пробежал холодок.

«Горько и обидно взирать на слезы праведной Соломонии». Действительно, во сне так говорил Максим Грек. А что еще? Ну да, «развод покойного государя с Соломонией Сабуровой».

В этот момент послышался далекий колокол. Волков снял шапку и размашисто перекрестил лоб, Замятня последовал его примеру.

— Так Соломония Сабурова — твоя тетка?

— Родная тетка, младшая сестра отца, — зашептал Замятня, поспешно осеняя себя крестным знамением. — Помоги, Кудесник. Сказать страшно, чем этот брак для нашей семьи обернулся. Думали, с царем породнились, в большие люди выбились, а теперь живем в страхе. Уже новое поколение Сабуровых поднялось, света белого не видя. Только и ждем, когда следующая гроза.

— Так, с этого места обстоятельнее. — Волков достал из мешка флягу и, отхлебнув, протянул воеводе. — Глотни медка, ключница моя Алена готовила, и рассказывай без утайки. А уж я буду думать, чем горю помочь. Первым делом, ты тетку свою — покойного царя жену — хорошо знал?

— Да не знал я ее, вот ведь наказание, и ты не веришь. Видел однажды, и только. Не разговаривал ну ни словечка. Об том показания давал и крест целовал. Да и когда это было… шутишь?

— Тогда рассказывай все что знаешь, но только, чур, без утайки и домыслов. Я такие вещи различать умею.

— Значит, так. Соломония, отец рассказывал, в семье младшенькой была. Красавица писаная, у нас в роду вообще все были красоты необыкновенной: и отец мой, и тетка Мария, и дядья Борис, Даниил да Тимофей. Это я в мать пошел, потому нос картошкой и тело что квашня. А Соломония была такой красоты, что сказать страшно… Когда царевы глашатаи кликнули о том, что всех боярышень да дворянок по византийскому обычаю ждут во дворце на смотре невест для царя, Василий Иванович ее из пяти сотен выбрал. Потому как равной ей не рождалось.

Венчал молодых митрополит Симон¹¹ в Успенском соборе Московского Кремля. Было это в 1505 году от Рождества Христова. Сродники мои тогда от счастья чуть последнего ума не лишились. Были так себе московские дворяне Сверчковы-Сабуровы, дед мой Юрий Константинович¹² единственный в семье большим человеком — окольничим — стал. Должность, конечно, видная, но сколько этих самых окольничих… Братья его так и вовсе: не писарь, так барабанщик, не барабанщик, так конюший, — в общем, понятно. А тут — царевы сродственники. О таком счастье даже помыслить было невозможно, потому как прежние государи за себя завсегда иноземных принцесс или русских княжон брали, а тут такое!