Волчий корень
Шрифт:
Волков отлично понимает нехитрые собачьи мыслишки. На самом деле это даже хорошо, что белолобый забияка гавкает из-под своего забора, там его точно никто нагайкой не достанет. Не то получил бы урок глупыш, надолго запомнил.
Меж тем отряд добрался до большого каменного дома боярина Потакина, имя Волков слышал еще раньше, когда чернецы велели Замятне ехать за ними. Вот тут, в просторных хоромах, должно быть под особым секретом, и расположился государь со своей свитой.
Волков несколько раз был свидетелем того, как Иван, одевшись в платье, больше приличествующее купцу, нежели православному государю, совершал тайные вылазки в имения бояр, которых собирался прощупать на предмет измены. Правда, в этих путешествиях ели и пили не по походному уставу, а так, как привыкли у себя в палатах. Так что, если бы кому-нибудь понадобилось выяснить,
Кого-то потехи ради задрал медведь, кто-то получил от царя чару ядовитого пойла…
Живя у себя в Александровской слободе, где весь быт был подчинен строгому монастырскому уставу, Иван вел себя точно отец-настоятель. Но не только царь изображал из себя легендарного, а скорее всего, сказочного пресвитера Иоанна17, опричники-монахи носили оружие, точно какие-то псы-рыцари.
На выездах государь полностью изменялся, становясь совершенно другим человеком, преображаясь даже внешне, так что наблюдающий царя уже много лет Волков не мог с точностью сказать, где личина, а где настоящее лицо Ивана Васильевича, настолько сильно один Иван не походил на другого.
Все опричники, живущие в слободе, а на тот момент их насчитывалось ровно тысяча, были разделены на государев полк и четыре приказа: Постельный — обслуживающий помещения дворца и ведающий предметами обихода царской семьи; Бронный — отвечающий за вооружение; Конюшенный — в ведении которого находилось огромное конское хозяйство дворца и государева полка; и Сытный — отвечающий за продовольствие. Все разумно, все понятно. И главное, посвящено святой цели — очищению Руси-матушки и святой православной церкви от угнездившейся в ней ереси. Подобно тому как Христос изгонял нечестивых торговцев из храма, царь Иван взялся за искоренение всевозможной измены. Гадание, колдовство, астрология — измена церкви, политическое предательство — измена государю. А кто государь — он помазанник Господа на земле и его наместник, следовательно, изменяющий царю — изменил и Господу.
Живя в Александровской слободе, царь рьяно исполнял обязанности игумена, поставленного над своим «святым воинством». Вторым после игумена шел келарь Афанасий Вяземский18. В обязанности которого входило обеспечение опричнины одеждой, провиантом и оружием. Пономарём служил Малюта Скуратов19, последний следил за порядком на вверенной ему территории. По идее, он же должен был защищать храм от святотатства. Поэтому он лично это самое святотатство выявлял при помощи пристрастных допросов подозреваемых с пытками. По идее пономарь должен был помогать паломникам, наблюдать за имуществом храма, а так же возжигать перед иконами светильники, а когда надо и гасить их. На этом основании, он участвовал в рекрутском отборе новых опричников, то есть, возжигал свечи, он же… ну, в общем, уборка в храме так же относилась к обязанностям вездесущего пономаря.
Волков откровенно не переносил Малюту; впрочем, мало кто мог подолгу находиться в его обществе, не чувствуя понятного содрогания. Потому как Скуратов, а это было известно всем и каждому, испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение от мучений других людей.
Время от времени Волков и сам был вынужден находиться в слободе и считал проведенное там время чрезмерно утомительным и имеющим мало практической пользы. Так, в двенадцать ночи все вставали на полунощницу, в четыре утра — к заутрене, в восемь начиналась обедня. Если сложить все службы в одну, то по времени получится около девяти часов в сутки. Явный перебор. А куда деваться, когда после обеда все как один заваливаются спать? И нельзя просто отойти в сторонку и… скажем, почитать книгу. И все это не считая обязательных тренировок, воинской муштры, а ведь каждый боярин с малолетства умеет управляться с любым видом оружия, конем, да и в рукопашной не сплохует. Боярин — человек боя. Тем не менее навыки навыками, а без регулярных упражнений в решающий момент можно сплоховать. Волков не переживал относительно времени, потраченного на учебные бои, это дело всегда пригодится. Но почему в свои почтенные сорок лет, когда у ровесников уже внуки, он не может заниматься
Самое интересное, что во всех этих делах и заботах Иван Васильевич не пытался увиливать от введенного им же обычая, ссылаясь на занятость, прием послов, необходимость решать те или иные государственные дела, требующие его личного догляда. Какое там! Государь показывал пример благочестия, поднимаясь раньше прочих и отходя ко сну позже. Он сам звонил к заутрене, пел на клиросе, усердно молился, а во время общей трапезы с подвываниями и слезами читал вслух Евангелие. Одеваясь как монах, — эту привычку он приобрел после кончины своей первой и любимой супруги Анастасии, — Иван отнюдь не пытался как-либо унизить своего царского достоинства или, боже упаси, занять положение равного среди равных. Опричнина, начавшаяся как введение особенного порядка на землях, относящихся к личному уделу государя, государство внутри государства, постепенно разрасталась, приобретая размеры стихийного бедствия на манер эпидемии черной оспы.
Само слово «опричнина» от слова «опричь», то есть что-то стоящее отдельно, на особый манер, «опричь» — это «кроме». Территория со своими собственными законами и строгим монастырским уставом.
Опричники — это не просто особое воинство, а воинство, избранное для определенной конкретной миссии. Вроде они и в государстве, но не подчиняются законам государства, они опричь — оттого и опричники, кроме — оттого и кромешники.
И если на царской службе традиционно состояли бояре да дворяне, многие поколения которых верой и правдой служили престолу, в опричники имели возможность попасть люди не знатные, но преданные. И в этом была ее великая привлекательность: пролезть из грязи в князи, подняться на гору, даже если гору эту придется предварительно городить из трупов врагов.
В то время когда думские бояре наряжались в меха и пурпур, украшали себя драгоценными перстнями и хвастались друг перед другом богатствами, опричники довольствовались черными монашескими скуфейками, всем своим видом показывая, что служат не за злато, а за совесть. Они же выявляли врагов государства и лично царя, находили колдунов и астрологов, разрушали языческие капища, принося в казну немалые средства, изъятые у осужденных. К кнутовищу каждого опричника была приделана символическая метелка как знак того, что опричники выметают все лишнее, ненужное, сметают старую, отжившую свое время рухлядь, дабы воздвигнуть на освободившемся месте храм нового времени.
Часто государь читал для своих подданных главу из Евангелия, где рассказывается о том, как Христос изгонял торговцев и менял из храма. Слушая в который уже раз эту историю, Волков невольно наблюдал, как разгораются темные глаза рассказчика. В такие минуты он, должно быть, мнил себя ворвавшимся в храм к нечестивцам Спасителем. Однако сравнение совершенно не шло к злобному, скорому на расправы царю.
— Ну что, Кудесник, не пришли я к вам с Замятней навстречу своих людей, вы бы меня, поди, год искали, а я вот здесь. Сижу, точно простой человек, а народу-то и невдомек, что промеж них государь незримо обретается.
— Да уж, потрудиться бы пришлось, — добродушно кивнул Волков.
— Вот смотрю я на тебя и диву даюсь, — продолжал подозрительно елейным тоном Иван. — Вроде знал же, что ко мне едешь, и забирали тебя из дома с добром и лаской, руки не выкручивали, мешок на голову не надевали, а догадаться одеться, как это в опричнине принято, это ты не можешь или не хочешь? Я разве многого прошу? Черные скуфейки да черные подрясники. Что? Не хочется хоронить себя в черном цвете? Девки меньше любить станут? А то, что твой государь простой монашеской скуфейки не стыдится, а носит с почтением, как самую драгоценную одежду, нешто я тебе не пример? Я, к твоему сведению, опричнину учреждал по образцу иноземных монашеских орденов, вступление в которые почитается там за великую честь. А ты что же? Брезгуешь, собачий сын! — Он стукнул кулаком по скамье, на которой сидел.