Волчий корень

Андреева Юлия Игоревна

— Понятно, после того как ты обнаружил умирающего Васку и скрылся с места преступления, на труп наткнулись люди Федора и арестовали меня за убийство, — закончил за него Волков. — Что же, понимаю твое горе, Митка, и скорблю вместе с тобой, но только ответственности за случившееся это с тебя не снимает. Если бы вы с Ваской сделали все, как было велено, и он был бы жив, и теперь вы оба уже держали бы путь в столицу.

Митка скорбно кивнул.

— Ладно, с этим понятно, теперь к расследованию, мне нужно поговорить с Настасьей Мазурой, и чем быстрее, тем лучше. Булыга?

— Провожу вас, отчего же не проводить, заодно и своих проведаю, — выпятил грудь Рогов. — Только я ведь говорил, дурная она стала, совсем из ума выжила.

— Где проживает?

— В имении проживает, где еще. В Санино.

— Полдня пути, верхом, разумеется, — кивнул Федор. — Я могу дорогу показать.

— А лошади?

— Лошадей можно у Петра Ильина занять, я попрошу. — Замятня кивнул. — Он же не знает, что я вроде как… — Он понурился. — Или отбери, с твоими полномочиями никто сопротивляться не станет, еще и в ноги поклонятся.

— Если у него есть лошади, мы можем поменяться. Тех, что отправили в деревню, на его лошадей, или я куплю. Казна при мне.

— Я договорюсь. — Федор кивнул и, оправив пояс, вышел из горницы.

— Как и планировали вначале, Митка поедет в Москву, разузнает о Максиме Греке и Николае Немчине. Хряк ему в помощь вместо покойного Васки. Булыга и остальные со мной в Санино. Затем в Москву, посмотрим на горницу Соломонии. Вопросы есть?

После того как Федор уладил вопрос с лошадьми, они попарились в баньке, поели и завалились спать, чтобы на рассвете отправиться в путь.

Глава 12

ВОЛЧЬЯ ОТМЕТИНА

— Бабушка моя Настасья Никитична на старости в детство впала, — рассказывал Булыга, когда они подъезжали к имению. — Оттого детишки вокруг нее день-деньской вьются, ждут, когда старая чудить начнет. Да и остальные домочадцы, хоть кол им на голове теши, не пропустят потех. Отец гонял сначала, мол, нечего над старухой потешаться, а потом ничего, и сам приохотился бабкины побасенки слушать. Да там есть из-за чего уши развесить, бабка моя знатная сказительница. А я так рассуждаю, наши-то не в обиду ей над сказками смеются. А коли всем в радость и ей не в тягость, так пусть себе лясы точит. Опять же, без присмотру не остается, во всякое время при ней кто-нибудь да находится.

Гостей заметили издали, и, когда подъезжали, Волков с удовольствием оглаживал усы, наблюдая за тем, как снуют по высокому крыльцу девки с горшками да мисками. Должно быть, отец Булыги признал сына и велел накрывать на стол. Как говорится: «Все, что есть в печи, на стол мечи». Но тут явно доставали не только из печи, а и из всех погребов и кладовок. Дабы не ударить в грязь лицом, принять дорогих гостей со всем полагающимся им почетом и уважением.

Ворота распахнулись, когда небольшой отряд уже проезжал через богатую деревню, провожаемый собачьим лаем и любопытными взглядами шустрой детворы.

Роговы встречали гостей хлебом-солью. «Заходите, дорогие гости! Просим!» — Дородная хозяйка с красными крупными бусами-трехрядкой, для особенного шику надетыми поверх шубы и узорчатого платка, должно быть, мать Булыги, с поклоном поднесла Волкову каравай хлеба. Тот степенно стянул с рук меховые рукавицы, сначала одну, затем другую: в таком деле, как первое знакомство, тем более знакомство с семьей побратима, не место спешке и недостойной суете. Засунув рукавицы за пояс, он отломил ломоть от еще теплого, славно пахнущего хлеба и макнул его в солонку, после чего положил кусок в рот, смакуя хлебный аромат. Каравай тут же был предложен следующему гостю, а Волков, нежно обняв хозяйку, на секунду прильнул к ее устам. Тут же перед Волковым появился ковшик, который ему поднесла красавица с нарумяненными свеклой щеками. Поверх теплого голубого платка был водружен высокий кокошник, расшитый крупным речным жемчугом. Юрий Сигизмундович с удовольствием глотнул сладкой сливовицы, по жилам растеклось приятное тепло, и передал чашу улыбающемуся во весь рот Булыге, но тот сперва решил угостить гостей, так что второй глоток достался Федору. Волков же подался вперед и, улыбнувшись, заключил в объятия и нарумяненную молодуху. Когда все раскланялись и Булыга представил своих друзей, а хозяин назвал имена своих сродников, все пошли в дом.

— Проходите, гости дорогие, — суетилась мать Булыги, та самая, что подносила хлеб. — Жаль, не знали заранее, не ведали, что такая радость у порога, не успели собрать всего к столу, что-то в печке еще томится, что-то еще только из подпола поднимают да выкатывают. Но да опомниться не успеете, пир горой устроим.

Раздевшись в сенях, Волков первым прошел в просторную горницу, перекрестившись на красный угол, за ним следовали остальные гости.

— Никогда прежде такого не было, чтобы сын домой не просто друзей, а самого Юрия Сигизмундовича зазвал. Какая честь, наслышаны, наслышаны, — вторил своей половинке отец.

Извинившись, хозяйка покинула гостей, распоряжаться насчет угощения. Сейчас следовало поговорить о погоде, о том, что происходило в зимние месяцы и какой урожай удалось собрать осенью. Чего ждать от весны, а то и вдруг в доме имеются незамужние девицы, и хозяин, как бы невзначай, пожелает узнать, женаты ли его гости. Из-за дверей уже выглядывали хорошенькие молоденькие личики, наверное, младшие сестры Булыги. Предвкушая неторопливую и не имеющую ни малейшего смысла беседу, которой от него ждали и которую затем будут вспоминать долгими вечерами за чашкой клюквенного морса или травяного взвара, Волков был вынужден сразу же извиниться перед хозяином и сообщить, что находится на царской службе и как раз сейчас очень спешит, так что ни о ценах на зерно, ни о грядущей войне, ни тем более о смысле жизни и Боге он теперь говорить не может, хотя, безусловно, очень желает обсудить все это с гостеприимным семейством Роговых и даже жаждет. И самое большее, на что добрейшие хозяева могут в его лице рассчитывать, так это на то, что гости пообедают у них, после чего двинутся в дорогу.

Потом Волков испросил разрешение увидеться с Настасьей Никитичной, и хозяин не без удивления провел высокого гостя к своей престарелой матери. Умоляя не обижать старушку.

Настасья Мазура сидела в теплой горнице за столом, раскладывая перед собой мотки шелка. За спиной старушки возвышалась изрисованная цветами и птицами добротная печь. Вдоль стены тянулись укрытые вязаными ковриками лавки. На полу, под ногами, на всю ширину горницы раскинулась длинная вязаная дорожка всех цветов радуги. На этой дорожке возились с целым ворохом игрушек белоголовые, как цветы одуванчики, малыши, один из них заметив Булыгу, с радостным визгом бросился к нему.

Заметив гостей, бабулька подняла на них свои голубые, похожие на лесные фиалки глазки в белых пушистых ресничках и нежно улыбнулась.

— Доброе утречко, дяденька, или уже день?

Детки прыснули, Волков тоже не сумел сдержать улыбки, так весело и звонко это у нее вышло.

— Здравствуй, Настасья Никитична, — поздоровался Волков, и тут же на морщинистое личико озорной бабульки словно налетело облачко непонимания. Она перекинула из-за спины тощую, почти белую косицу и застенчиво начала перебирать пальчиками желтую атласную ленточку.