Волчья хватка. Волчья хватка?2 (сборник)
Шрифт:
И даже если она и впрямь уложит его на лопатки…
Пересвет в редчайших случаях допускал Пиры Мщения и всегда только с позволения Ослаба – слишком серьезной должна была быть причина для подобной схватки и полное отсутствие иного, мирного, выхода. Такие пиры не считались Судными, поэтому побежденный оставался живым, но чаще всего настолько изуродованным, что доживал остатки своих дней в чьей-нибудь вотчине.
Месть была слишком сильным чувством, чтобы беречь себя. Победителю доставалось не меньше, поскольку суть Мщения заставляла соперников не соблюдать обычных для схваток
– Ты почему молчишь? – поторопила Дарья. – О чем ты сейчас подумал?
Ражный не стал выдавать своих мыслей и пугать ее последствиями: вместе с энергией женственности в ней накопилось слишком много обиды и слепящего гнева…
Он сказал о своих чувствах:
– Пир Радости свершился. Я настиг тебя и сейчас сорву твой синий плащ.
Дарья вновь затаила дыхание и прикрыла веки, словно собиралась нырнуть в глубокую воду, но в следующий миг вздрогнула:
– Вижу!.. Кажется, он пришел на заимку!
– Вот! – снова засмеялся он и покачал ее на руках. – Ты уже и вошла в раж. Только это не моя заслуга!.. Люди живут и не знают, что сила любви – самая лучшая наука…
– Он здесь! – встрепенулась Дарья.
– Ну и что? Он давно уже бродит вокруг…
– Давно? И ты молчал?..
– Это хорошо, что сам пришел. Не придется рыскать волком и искать.
– А если войдет сюда?..
– Не бойся! Не войдет.
– Все равно, нужно одеться. – Она выскользнула из рук и схватила ночную рубаху.
Ражный сдернул с вешалки свою, боевую…
Дарья оделась, взялась за ручку двери, но выйти первой не посмела. Тогда он взял ее за руку и распахнул дверь.
«Снежный человек» сидел на корточках возле проруби – изучал их босые следы. Увидев Ражного, выпрямился во весь свой богатырский рост, усмехнулся натянуто и льдисто:
– С легким паром!
Как и подобало высокородной деве из рода Матеры, Дарья высвободила руку, гордо прошествовала мимо и скрылась в избе.
Ражный остановился напротив бродяги, смерил его взглядом.
– А я думаю, кого тут кукушка парит? – придуривался тот. – Говорил же тебе, не хоромину ставить надо, а кукушку искать. Молодец, быстро сообразил! Только вот на сей раз я тебя на своей границе застукал!
– Это нас судьба водит, – сказал Ражный.
– Ну и куда приведет?
– Ристалище бренки помнишь? – спросил Ражный, поскольку не знал в этом лесу другого подходящего места. – Поляна на кургане?
– Хорошая полянка, солнечная…
– Туда и приведет.
В это время Дарья вышла из избы, как и положено избранной и названой невесте, наряженная в темно-синий плащ с розовым шелковым подбоем. На секунду она остановилась, будто показывая себя, после чего не спеша приблизилась к Ражному, сдернула с себя символ девичьей чести и бережно вложила ему в руки.
– Тогда до встречи, – обронил Сыч и, круто развернувшись, пошел в лес.
На Вещере не существовало дубрав, если не считать ту единственную, доступную лишь сирым, скрытую непосредственно в Урочище и не доступную послушникам. Под страхом верижных цепей им вообще запрещалось устраивать какие бы то ни было поединки, дабы
Ражный пришел на поляну перед рассветом – соперника еще не было, впрочем, как и его следов на скрипящем от мороза снегу. Можно было сейчас потоптать ристалище, пройти по нему крест-накрест, таким образом испытав его энергию, однако делать этого Ражный не стал, а лишь заголил торс и подвязал поясницу синим плащом, как поясом. Он не просто имел на это право – был обязан выйти с ним на поединок, ибо на подобных турнирах, напоминающих европейские рыцарские, в случае поражения не сама дева, но символ ее чести доставался победителю как боевая добыча, как трофей, который можно повесить в своих палатах.
Кроме того, подвязавшись плащом, Ражный скрыл под ним старую рану, по крайней мере от глаз противника.
Соперник был серьезным и сильным, по своему опыту, полученному в страннической жизни, вряд ли уступал Скифу; он мог разорвать на нем пояс аракса, мог распустить по нитке рубаху, но не имел права до победы срывать с него плащ возлюбленной.
Ражный надеялся, что «снежный человек» не знает его уязвимого места…
Вчерашняя баня и предвкушение поединка сделали его чувства легкими, поэтому он без труда взмыл нетопырем, дабы осмотреть пространство будущего ристалища, и в тот же миг вдруг увидел призрачное зеленовато-желтое свечение одинокой фигуры калика, бегущей по его следу совсем близко. Появление сирого на своем следу Ражный расценил как покушение на его волю, на право выбора, существующее в Сергиевом воинстве как уставная истина, и, развернувшись, встал в боевую стойку кулачного зачина.
Калика мог прислать бренка или, еще хуже, настоятель Урочища, каким-то образом прознавшие о поединке и вздумавшие предотвратить его…
Сирый крался по следу, словно рысь к близкой добыче, мягкими, бесшумными скачками, точно ориентируясь в темноте. И опасность почуял в последний миг, когда было поздно; он сам наскочил на кулак и отвалился навзничь.
– Ражный? – Калик тут же натренированно вскочил, оттолкнувшись руками. – Ты что? Сирых грех обижать! Знаешь ведь, руки не подниму, по обету…
Это оказался тот самый калик, что приносил поруку о поединке с Колеватым. «Свой» калик, друг душевный, ибо принес счастливую поруку, можно сказать, победу на Пиру Свадебном! Обычно в таком случае араксы воздавали им богатые дары, хмельным медом упаивали и всячески привечали, а сирые пользовались таким расположением и, бывало, по неделе гостили.
Ражный до сей поры еще не отблагодарил калика – не сводили ни дороги, ни судьба, и оттого ощутил неловкость.
– Прости, брат, – повинился он. – Не разглядел в темноте…