Волчья песня
Шрифт:
Вскоре дорога разветвилась. Накатанная уходила вправо, а влево шла небольшая, сильно заросшая высокой травой и папоротником, больше похожая на тропинку. Минут через десять, она привела нас на огромную поляну, затянутую крапивой и разросшимся малинником. На самом краю стояла большая изба. Директор не обманул. Дом был добротный. Фундамент сложен из лесного серого камня. Бревна, из которого он был сложен, огромной толщины. Сейчас уже из такого леса дома не строили. Стены почернели от обильных дождей, между бревен виднелся зеленый мох. Крыша добротная, покрыта крашенным в зеленую краску железом. За последние годы, краска местами облупилась.
Михалыч слез со своей соловой, и направился прямиком на крыльцо, гремя ключами. Я пошла следом, с интересом оглядываясь. Тяжелая дверь заскрипела, и я шагнула в прохладный сумрак дома. Воздух затхлым не был, несмотря на долгое отсутствие хозяев. Дом был небольшой. Из сеней сразу был вход в комнату с русской печкой-барыней посередине. Дощатый стол, две лавки. Вот и вся мебель в горнице. За печкой, притулилась маленькая кухонька, с прибитым умывальником и проржавевшим тазом под ним. Я прошла дальше, и увидела еще одни двери, ведущие в небольшую спальню. У стены стояла большая панцирная кровать, с никелированными шариками на спинках. Воспоминание моего детства у бабушки в деревне. Слева у двери большой тяжелый комод из вишневого дерева. Я ахнула. Старинная работа резьбы по дереву притягивала взгляд. Мастер изобразил на ящиках сцены волчьей охоты. Я с восторгом провела по сухому полированному, чуть треснутому, с облупившимся лаком, дереву рукой. Обернулась к Михалычу, который сидел на лавке в большой комнате.
– Откуда такое чудо?
– Это? – Он пренебрежительно махнул рукой. – Это старье видно из купеческого дома.
Я только головой покачала.
– Ну, что? Остаешься? – С интересом спросил старый егерь.
Я кивнула головой.
– Конечно.
– Ну тогда, принимай хозяйство! – Довольно проговорил он, протягивая мне ключи. – Этот вот от дома. А этот вот от бани. – Принялся объяснять он очевидные вещи. – Помочь вещички разгрузить? – Кивнул он на мотоцикл, из люльки которого выглядывал мой нехитрый скраб.
– Да, нет. Сама управлюсь.
Чувствовалось, что уходить он не торопился, потому как, очень было любопытно узнать как можно больше, чтобы потом со вкусом все живописать односельчанам.
– Как ты здесь ночевать собираешься? Ни матраса, ни подушек. Электричество только завтра подключат. И посуды никакой нету.
– Обойдусь, как-ни будь. – Беспечно махнула я рукой. – Михалыч, а магазин у вас тут какой хозяйственный имеется? Ну, гвозди там, инструменты?
– А как же, и не один. – С гордостью проговорил он. – У нас деревня большая. Если хочешь знать, ее еще батюшка купца нашего, Пантелеймон, поставил. В честь него и назвали, Пантелеево. А золотишко они тут недолече добывали. Сейчас, конечно, закрыт прииск то. – Принялся он с удовольствием рассказывать.
– А чем же люди здесь занимаются, раз прииск закрыт? – Поинтересовалась я
– Так у нас тут нашли какую-то особую белую глину. Говорят, таких залежей очень мало. Чистый фарфор, не глина. Фабрику поставили. Теперь вот всякую посуду делают.
Продолжая слушать его объяснения, я вышла из дома и принялась разгружать мотоцикл. А Михалыч продолжал путаться под ногами, не переставая рассказывать о местном быте. Увидев, как я достала из люльки карабин в чехле, уважительно спросил.
– Ружье?
– Нет, карабин. – Усмехнулась я.
Глаза у него округлились.
– Поглядеть то можно? – Осторожно спросил он.
– Отчего ж нельзя? Можно. За погляд денег не берут! – Расчехляя свою драгоценность, проговорила я.
У Михалыча округлились глаза еще больше.
– Так это же … – Задохнулся от восторга он. – Это же настоящий «медведь»! – Бережно погладил от полированный приклад. – Твой?
Я рассмеялась.
– Конечно, мой! Подарок от друзей, на память. – Пояснила я, показывая на гравировку на прикладе.
– Дорогой подарок …. – выдохнул он.
– Дружба, она цены не имеет. – Усмехнулась я.
Вскоре все вещи были перенесены в дом. И я опять завела мотоцикл, собираясь ехать в деревню. Михалыч взобрался на свою лошадку, которая оказалась конем, носившего вполне прозаическое имя «Зайчик».
– Давай за мной. Я тебе сейчас все покажу.
Глава 3
Хозяйственный магазин, к моему удивлению, был достаточно большой. Товар на полках радовал своим разнообразием. Особенно поражала полка с фарфоровой посудой, как я поняла, изделиями местной фабрики.
Продавщица, дородная тетка, ласково мне улыбалась, и ненавязчиво расспрашивала, кто я, да откуда. Отвечая на незамысловатые вопросы, я потихоньку нагружала необходимыми вещами большой фанерный ящик, выделенный Софьей Ивановной, как звали продавщицу. Узнав, что я буду жить на Игнатовой заимке, она испуганно перекрестилась, и посмотрела на меня круглыми глазами.
– А не боязно одной то? – Почти шепотом спросила она.
– А чего мне бояться? Зверья я не боюсь, а лихих людей Михалыч сказал, что у вас тут не водится. – Ответила я, пристально глядя на тетку.
– Так-то оно так … – Закивала та головой. – Только место это дурное. Проклятое место это. – Перешла она на зловещий шепот.
Я только плечами пожала.
– Я не верю в разные проклятия.
Софья Ивановна нахмурилась и поджала губы.
– Старые люди зря не скажут. – Наставительно произнесла она.
На этом наш разговор был закончен. Вскоре, сильно облегчив мой кошелек, я вышла на крыльцо вместе с коробкой, доверху забитой всяким скрабом.
– А универмаг у нас через два дома отсюда. – Прокричала мне вслед она.
Я кивнула головой, и помахала на прощание рукой. В общем, расстались мы довольные друг другом.
Вернулась я на кордон уже после обеда, практически потратив основную часть своих сбережений. Но, я не жалела. Разгрузив добро, я принялась за инспекцию своей территории.
Заглянула в покосившуюся сараюшку, и обнаружила там небольшой столярный самодельный станок и кое-какие полезные для хозяйства инструменты. В углу, подо всяким хламом, я обнаружила чудо. Ведерный пузатый самовар. В самом центе был выгравирован замысловатый вензель из заглавных букв «И», «П» и «Н». Надо полагать, инициалы купца Игнатова, хозяина здешних мест и этой самой заимки. А поверху полтора десятков медалей и клеймо: «Иван Капырзин. Тула». Вытащив это дивное-диво на улицу, я как следует его рассмотрела, и удовлетворенно кивнула сама себе. Самовар был в рабочем состоянии. Только требовал тщательной чистки.