Волчья песня
Шрифт:
Наконец, разгрузка закончилась. Я поблагодарила тракториста.
– Спасибо. С меня угощение, как устроюсь.
Тот молча кивнул, сел в трактор и утарахтел, гремя на ухабах. Михалыч, усевшись на мешки с ячменем, снял фуражку и протер лицо большим носовым платком, больше похожим на замызганное кухонное полотенце.
– Уф … жарко сегодня. Не иначе, к дождю. А, ты, как я погляжу, времени зря не теряла. Вон укосила сколько. Почитай, половину поляны. – Одобрительно проговорил он.
– Михалыч, мне тебя угостить нечем. Так, может чаю выпьешь с брусничным вареньем? У меня еще с прошлого года баночка осталась.
Егерь степенно поднялся.
– Отчего ж не выпить чайку. Сейчас в самый раз
– Сама, а кто же еще? – Ухмыльнулась я.
Затащив вместе овес в сараюшку, а муку в сени, мы зашли в дом. Михалыч огляделся и удовлетворенно хмыкнул.
– Викторовна, а я как погляжу, девка ты хозяйственная. Так сказать, на все руки … А по виду сроду не скажешь.
Я сидела у печки, растапливая плиту, чтобы поставить чайник. Усмехнувшись, спросила:
– А по виду, что скажешь?
– Ну … – протянул он нерешительно, – По виду больше на городскую фифу похожа. А че ж, не замужем? Али никого не присмотрела? – Проявил он любопытство.
– Так не берет никто. – Сдерживая улыбку, ответила я. – Боятся, наверное.
Михалыч покивал с умным видом.
– Ну, да, ну, да … Мужик ноне хлипкий пошел. Но, ты не боись! Мы тебя тут мигом оженим. Тьфу ты! Замуж выдадим, я хотел сказать. У нас тут знаешь, какие орлы есть? Ого-го!!
Я улыбнулась.
– Да, я, вроде, пока не тороплюсь. Ты мне лучше вот что расскажи. Мне тут давеча Софья Ивановна, что из хозяйственного магазина, сказала, что место это нехорошее. А объяснить не пожелала. Так, может ты мне расскажешь, чем это место так нехорошо?
Егерь махнул рукой, как муху отогнал.
– Слушай больше баб! Они тебе наговорят. Но, история тут все же одна приключилась. – Усевшись обстоятельно на лавку за столом, начал с удовольствием рассказывать он.
Чайник закипал, и я стала собирать на стол не хитрую снедь, продолжая слушать.
– Ну, в общем так. Купец последний, чья это заимка была, Георгий Пантелеймонович, шибко крутой мужик был, люди говорили. Ну, оно то и понятно. Приисками руководить, да людишками разбойными. Тут без крутого нрава никак. Так вот, решил он жениться к зрелым годам по второму разу. Первая то жена у него померла родами, пацаненка оставила ему, наследничка, значит. Бобылем он долго ходил. Видать, первую то свою любил шибко. Однако ему уже за сороковник далеко было, когда решил привести в дом молодую жену. Выбрал девку, с соседнего села, Аграфеной звали, дочь кузнеца. Красавица, говорили, какой на свете еще не было. А, у девки той, Аграфены, значит, жених уж на присмотре был в ее родном селе. И, вроде как, уж и сосватана она была. Но, тут такое дело, сам Игнатов свататься пошел. Кто ж ему тогда отказать то мог? Жениха того в солдаты, а девицу под венец. Так, девка то отчаянная была. С самой свадьбы и сбежала. Кинулись в погоню. Догнали, значит, и здесь на этой самой заимке и заперли. На утро пришли, а она, сердешная, и повесилась, грех значит на душу взяла. Так вот, говорят, с той поры она здесь и ходит, душа неприкаянная. Но, ты ж понимаешь, все это бабьи сказки, так, ребятишек пугать, чтоб не лазили, где ни попадя.
Чай уже вскипел к тому времени, как закончился рассказ. Михалыч принялся грызть баранки и шумно припивать их чаем.
– А, скажи-ка мне, отчего прежний егерь здесь помер. Стар что ли был? – Не отставала я от него.
Михалыч аж чаем подавился и закашлялся. Посмотрел на меня внимательно и серьезно, и, отдышавшись ответил:
– Да, нет. Не шибко и старый был. Годков шестьдесят почитай и было. А отчего помер, никто не ведает. На работу зимой не вышел. В аккурат, мы в тот день должны были на волчью облаву ехать. А его нет, как нет. Мы пацаненка за ним отправили, а он дверь не открывает. Ну, тогда уж всей гурьбой нагрянули. А он уж холодный, и лицо такое страшное было, не приведи, Господи. – При этом воспоминание его аж передернуло всего. – Потом уж, врачи сказали, что, мол, приступ сердечный у него был. Люди то, сомневаться стали. Не жаловался он никогда на сердце то. Да и крепок был, что твой дуб. Но, нас никто и слушать не стал. – И он как-то сразу засобирался. – Ладно, Викторовна, заболтался я с тобой. А у меня дел непочатый край. Егорыч то только через три дня обещался. А, хозяйство без присмотра брошено. – Стал сокрушаться он, уж больно поспешно покидая мой дом.
Я только хмыкнула. Что-то темнит дед. Да, ладно. Со временем сама во всем разберусь. У меня и у самой работы было выше крыши. Михалыч вскочив в седло, махнул мне на прощанье, и скрылся за деревьями, как сбежал. Было над чем поразмышлять.
Окинув взглядом не докошенную поляну, я принялась за работу.
Глава 6
До самого заката я махала литовкой. Потом пошла в сараюшку, убрала инструмент, тщательно протерев лезвие пучком травы, а потом сухой ветошью. Нашла старое корыто и засыпала в него немного овса. Умница Матильда уже стояла рядом с дверями и тянула шею, шумно втягивая воздух, принюхиваясь. Подтащив корыто к выходу, я похлопала лошадь по шее.
– На, красавица, поешь. Завтра в село поедем за фуражом для меня. Тебе то вон сколько привезли, а я должна сама о себе позаботиться.
Матильда принялась жевать овес, похрумкивая и кося на меня своими умными глазами, внутри которых играли золотые искры. В бане еще со вчерашнего вечера вода не остыла. Обмывшись наскоро теплой водой, пошла в дом. Заварила свежего чая и уселась на крыльце, любуясь закатом. Электрик сегодня не пришел. Надо будет завтра в деревне его поискать. Романтика при керосиновой лампе, конечно, дело хорошее, но и техническим прогрессом пренебрегать не стоило.
Дождавшись, когда на небе зажгутся первые звезды я вошла в дом. Лошадь стреноживать не стала. Была, почему-то, уверена, что она от меня никуда не убежит. Вскоре я уже лежала в кровати, прислушиваясь к тишине. Сверчок опять подал голос. Под его успокаивающее потренькиванье я и уснула.
Я оказалась посредине темного леса. Языки тумана выползали из-под корневищ старых деревьев, затягивая все низинные места и впадины. Вдруг, я увидела, как по лесу, в белом платье бежит девушка. Растрепанная коса билась по ее плечам, цепляясь за сучья. Ее отчаянье и страх окутывал ее плотным покрывалом, передались мне. Как-будто, моя душа соединилась с ней в ее теле. Вдруг она остановилась, прислушиваясь к чему-то. Повернулась и посмотрела, казалось, мне прямо в глаза. Лунный свет заливал всю ее стройную фигуру так, что можно было рассмотреть мельчайшие детали ее богатого свадебного наряда. Вдруг, ее губы раскрылись, и до моего слуха донеслось:
– Помоги мне … – То ли шепот, то ли крик.
Волосы на голове у меня встали дыбом, ужас стал захлестывать, как приливные волны. И тут, прорезая тишину леса, словно острым ножом ткань ночи, раздался протяжный волчий вой.
Я вскочила с кровати, обливаясь холодным потом. Сердце билось так, словно, вот-вот выскочит из груди. Вокруг темнота. Только на улице раздавался встревоженный храп лошади. Потом она громко испуганно заржала. Я схватила карабин и выскочила на крыльцо. Матильда носилась по поляне. Грива в свете луны переливалась, как жемчужный шлейф. Я оглядело пространство перед домом, залитое ярким светом луны. Но, ничего тревожного не заметила. Может, волки поблизости? Я совсем забыла, что я в самом сердце тайги, а вокруг нет никакого жилья. Проклиная свою беспечность, я пошла ловить лошадь. Мелькнула мысль, что надо завести собаку, спокойнее будет.