Вольер (сборник)
Шрифт:
– Ты, как хочешь, и не моя в том забота. Иди, куда шел. А мне иная дорога надобна.
– Куда же тебе? – удивился неподдельно Фавн, остановился даже, серебристые глаза его крохотными звездочками сверкали из темноты надвинутого на самые брови куколя.
– Мне туда, где прячется солнце. Через лес, а дальше, как получится, – объяснил Тим, насколько смог, задачи своего теперешнего похода. Заодно укорил старика: – Кабы не ты, мне ИНСТРУКЦИЯ, глядишь, и подсказала бы, чего делать‑то впредь. А теперь только одно и остается, как на свое соображение полагаться.
– Ну‑ну, соображай, – ехидно ответил Фавн, вздохнул задошливо и затем спросил: – Ты, милок, с чего это за границу полез? Какого тебе разэтакого было надобно?
Интересно получается!
– Я в дальний поход собрался. Чтоб Анику мою отыскать. Боюсь, Радетели недосмотрели, в их делах небесных своих хлопот, почитай, полон рот. Вот я и задумал. Пойду от одного поселка к другому. От нашего солнца к чужому. А ты меня поперек тащишь. Солнце, оно во‑он где спит, а ты меня куда? – Тим указал многозначительно сначала в направлении леса, а потом неопределенно взмахнул рукой, словно вопрошая Фавна о его собственном пути.
– Если ты за девушкой, то тебе со мной надо идти, и никуда больше. Не прогадаешь. В лесу делать нечего. Деревья, мхи да сырость. Какая тебе там Аника? – Фавн говорил рассудительно, будто и в самом деле знал нужную дорогу.
Но, может, и знал. Чего Тиму терять‑то было, спрашивается? ИНСТРУКЦИЮ не вернешь, а в лес обратно поворотить он всегда успеет. Не слишком и хотелось ему в тот лес, чтобы упрямиться сверх меры.
– Ладно, пойдем. Вместе веселее, – не вполне уверенно произнес он. Это насчет последнего. Чтобы с Фавном, да веселее, это бабушка надвое сказала.
Ступать по равнине вышло куда трудней, чем можно было бы предположить заранее. Уж больно неровная она оказалась. Не то в поселке: трава – загляденье, что по твоему ковру, мягкому и послушному ногам, иди себе, не хочу. А тут кочка на кочке, то нора кротовья, того и гляди провалишься, то, наоборот, камень мхом зарос, все пальцы зашибешь. На Тиме лишь упругие сандалии да высокие чулки – думал, сподручнее выйдет по долине‑то шагать. Не так оно теперь. И мокро, и валко, он то и дело сбивался, тихо ругаясь и поминая черта, но упрямо шел за Фавном, только что носом тому не упирался в спину.
Лес темнел по правую его руку, неприметно смещался назад, а впереди лежало все то же чистое поле и конца ему пока не предвиделось. Травы уж по колено, где это видано, чтоб так бесхозно все заросло? А чего он хотел? «Железные дровосеки», те дома остались. Прибирать здесь некому. И то сказать, ждал он лиха, вот оно полегоньку и началось. То ли еще будет? Жесткие, нехотя гнувшиеся стебли сердито хлестали его по обнаженным коленкам – плащ пришлось подобрать, иначе шагать в ногу с Фавном не было никакой возможности, но старик не прогадал – не короткие штанишки, длинные в полный рост «брючины» напялил на себя, какие обычно носят только по холоду. Тим невольно позавидовал. И что было не догадаться самому? Собрался, как если бы не в дальний поход, а голавлей гонять на речке, теперь терпи.
Из‑под самых ног стремительной клочковатой серой тенью вылетел плотный комок, будто резвый мячик запрыгал в смятых травах – ой‑ой‑ой! Испуганно взвизгнул Тим, ну точно девчонка, наступившая ненароком на слизняка‑выползня. Неужто первая напасть? Вот она! Замер на месте от неожиданности. Поймали‑таки его врасплох! Рука его безотчетно нащупала теплую, податливую рукоять ножа.
– Чего орешь? – недовольно обернулся к нему Фавн, впрочем, остановился тоже, будто не желая отпускать Тима от себя. – Ветер к поселку, небось, слышно далеко. А ты шумишь, – укорил его старик.
– Там, в траве! – словно оправдываясь, прошептал Тим, устыдившись собственного страха. Теперь ему в самом деле хотелось, чтобы среди волнообразно шевелящихся стеблей скрывалось нечто жуткое. Уж лучше так, чем сознаться в своем позоре.
– Да то заяц! – заперхал со смешком старик, но как‑то очень добродушно и не обидно. Каждым отдельным звуком своего скрипучего голоса словно бы давая понять – незнакомого страшиться в порядке вещей, хуже если недооценить опасность. – Он тебя не тронет. Он сам всех боится. Малый да пушистый, так себе зверек.
Заяц, как же. Была в «Азбуке» такая картинка. Тим еще подумал – игрушка детская, забавные длинные уши, глаза, что бусины. Эх, удрал – жаль он не рассмотрел. Любопытное это место, заграничная равнина. Может, на ней и «ангелы» обитают? Вот бы кого увидать! Пылкое и вольное его воображение сразу нарисовало в уме картинку – пухлые, голенькие малыши с нежными, золочеными крылышками порхают над пахнувшими цветочной пылью травами и щебечут, что твои птицы.
– Эй, Фавн! – не выдержал он жгучего, раздражающего приступа любознательности, окликнул старика. – «Ангелы» в здешних краях водятся? Ну, те, про которых я давеча тебе в книжке читал?
– Ангелы? Нет, не водятся, – усмехнулся старик, не замедляя ход, голос его, приглушенный густой завесой куколя, доносился словно бы из‑под земли. – Ангелы, они только на рождественских елках и есть. А больше ты их нигде не встретишь. Кхе‑кхе! – опять заперхал, видно, скорая поступь давалась ему с трудом. Но Фавну лучше знать, где торопиться, а где шагать не так поспешно.
Некоторое время они шли в молчании. Зато веселее стало, заодно и светлее – над головами в черной, зияющей высоте карабкалась на небо бродяга, щербатая озорница – вот кому кочевать туда‑сюда одно удовольствие. И в ласковом ее, призрачном неверном свете Тим разглядел впереди некое непонятное пока сооружение. Фавн увидел тоже и прибавил немного шаг, хотя ему, старому, и было это нелегко. Оставалось только думать – вот она, таинственная цель его пути. Но вскоре миновали они и сооружение. Не дом то оказался вовсе и не ворота, и не граница даже – совсем непонятно для чего сложенная мутно‑белая, как пенящееся молоко, квадратная стена. Одна голая стена, и ничего кроме. Ни крыши над ней, ни комнат позади и нет рядом иных стен, потому ничего не отделяет и ни от чего не защищает – ни от ветра, ни от ливневого дождя. Зато на стене имелась достаточно наглядных размеров надпись, отливавшая в лунном блеске синюшной густотой. Тиму удалось разобрать начертанное на ней единственное слово «Монада». Не стоит и гадать, что оно значит. В случае чего можно у Фавна спросить, если тот, само собой, в понятии, но это после. Внимание Тима привлекла с удобством устроенная дорожка, начинавшаяся как раз за прозрачной стеной. А это говорит о том, что если есть торный путь, то должен он куда‑то вести.
Путь вел прямо к небольшой, уютной рощице, совсем не страшной на вид. Тоненькие березовые деревца ровными, редкими рядами вырастали впереди, дорожка делила их на две одинаковые части, будто бы боялась оскорбить одну из древесных сторон нечаянной несправедливостью. Как в детской забаве «лево‑право». Тим и сам играл давно, когда был маленький, теперь, наверное, в нее будет играть мальчик Нил. Ему стало вдруг поневоле грустно. Эх, кабы все назад! Его и Анику, и братишку, едва‑едва данного Радетелем, даже и познакомиться толком не успели. Вот опять он себе самому душу темнит обманом. Все равно пошел бы он к границе. Не сразу, но пошел. Может, и Анику с собой взял. А может, и Нила. Только теперь Тим осознал, когда чистое поле кончилось, и ноги его бодро ступали по знакомой на ощупь упругой дорожке, что идти по неухоженной равнине было хорошо. Чертовски хорошо! Пусть и кротовые норы, и камни, и сердитые травы, недовольные тем, что пришлый чужой нарушает их покой, и вислоухие зайцы, и кто его знает что еще! Нет на равнине никакого лиха, понял он лишь сейчас. Если и есть где лихо – оно единственно там, где обитают иные существа, умеющие переделывать эту равнину согласно своей надобности и естеству.