Волею богов
Шрифт:
– Ну-ка, давай сюда, поближе, я тебя рассмотрю, не бойся. Меня зовут Тоналлашочиатль - позвала молодого жертвователя хозяйка.
– Приветствую Вас, госпожа Тоналлашочиацин - произнёс смущённый юноша, почтительно поклонился, и подошёл к очагу.
– О, какой худой, одни рёбра торчат, как мой сынок Сипуха, такой же. Один под стать другому, - и пожилая женщина без лишней скромности ткнула столичного посланника пальцем в живот, а затем ещё раз расхохоталась, - Ох уж эти мальчики, сколько ни корми, всё куда-то девается. Не то что наш папаша. Ладно садитесь давайте. Чикаутемок помоги своему другу, а то он стоит, будто пришибленный.
Парни устроились на циновке у огня, сын касика подал товарищу грубую миску с неровными стенками. Приятное тепло обдавало усталые ноги. Голодная Сова будто сразу же прирос к полу и даже не представлял, как будет вставать. Пустой желудок ещё раз напомнил о себе, и чопорному возжигателю копала стало неудобно. Мерное потрескивание
Тем временем хозяйка месила тесто, делала из липкой жёлтой массы шарики и сплющивала их между двух дощечек, а затем отлепляла лепёшки и раскладывала их на раскалённых камнях, ловко подцепляла, переворачивала и кидала в стопку одну на другую. Сделав достаточное количество, она помешала кипящее варево, а затем бросила туда каких-то листьев, от чего в считаные мгновения по кухне разлетелся сладковатый пряный запах.
– Всё едим, - весело скомандовала Тоналлашочиатль, и мужчины послушно протянули тарелки.
Несауальтеколотлю достался большой вкусный кусок мяса собаки с местными овощами и травами, кажется сюда же добавили немного дикого мёда. Парень чуть не обжёгся, настолько хотелось есть. Ароматные свежеиспечённые лепёшки тоже пришлись как нельзя кстати. Довольная хозяйка удовлетворённо посмотрела на голодного юношу и снова расхохоталась.
И в тот самый момент в комнату зашла девушка. На вид её было лет семнадцать. Стройная и грациозная, словно молодая пума, она ловко проскользнула вдоль стены, бросила удивлённый взгляд на столичного гостя. Белая юбка с побрякивающими раковинами, нашитыми поверх красной каймы, пара кожаных браслетов да ожерелье из перьев - вот и всё, что было на ней надето. Густые чёрные волосы, как и у матери, ниспадали на упругую грудь и спину. На прекрасном лице читалось непринуждённое игривое выражение. Тёмные глаза блестели, как у оцелота в лунную ночь. В них отражались сполохи пламени, подчёркивая нечто первородно дикое в облике незнакомки. Она негромко поприветствовала собравшихся и села возле отца.
– Йоуальшочитль, - строго сказал Чикаутемок, - Я недавно дарил тебе кечкемитль. Иди и надень немедленно. Тебе нельзя показываться в таком виде перед господином из Тламанакальпана.
Дочь вождя одарила юного воина недобрым взглядом, но встала и ушла. Через некоторое время она вернулась в новенькой, наверняка надевавшейся всего пару раз накидке. Очаровательные губки сложились в ироничную улыбку. Ещё раз продемонстрировав неудовольствие брату, Ночной Цветок перевела взор на Несауальтеколотля и начала с любопытством рассматривать жителя далёкого города, словно диковинное животное в царском зверинце. Нисходящая Сипуха представил их друг другу. Столичный посланник произнёс приветствие, подобающее случаю. А юная особа не нашла ничего лучше, как заявить: "У тебя красивые перья", чем вызвала взрыв хохота у всех за столом.
Парень почувствовал внимание сестры друга. Возжигателю копала стало крайне неудобно. Всем духовным лицам Ойаменауака и Тламанакальпана, кроме верховных жрецов, запрещалось иметь какие-либо связи с женщинами. Дома Голодная Сова всегда мог подавить любые проявления страсти, исполняя обязанности по службе и общаясь с богами. Коме того, девушки обычно сами не подходили к жертвователям, кроме служительниц культа, но те знали, как себя вести. Здесь же всё оказалось не так, как в столице. Другие люди, иное поведение, непохожий стиль жизни. Какая пропасть между сдержанными и чопорными, гордящимися каменным сердцем и внешней непроницаемостью сородичами и не скрывающими чувств и интересов тоуэйо! Молодой священник чувствовал себя так, будто оторвался от корней. Никто, кроме него самого, теперь не мог сдержать запретные желания, некому ни остеречь, ни одёрнуть его. А сам посланник тлатоани оказался не в состоянии контролировать собственные действия без постоянного давления извне. Как велик соблазн дать волю чувствам, когда никто точно не узнает и не сможет наказать. Дыхание участилось, сердце забилось быстрее. Пот выступил на лбу не столько от жара горячего мяса, сколько от стыда и смущения. Смотрел ли Несауальтеколотль на Йоуальшочитль? Да. Правда не так прямо, как та, но украдкой. Юноша ловил каждую возможность, когда можно было ненароком скользнуть взглядом по густым чёрным волосам, игривому лицу, проступавшему под кечкемитлем силуэту груди, которую ещё недавно он видел безо всякой накидки. Как же хочется коснуться пальцами бархатистой кожи, провести ладонью по изящному изгибу талии и бёдер, охватить, стиснуть... Нет, прочь дурные желания! Так дальше продолжаться не может. Нужно собраться, взять себя в руки. Голодная Сова опустил глаза в тарелку. Парень весь ушёл в тревожные мысли и не слышал разговора за столом. Если бы его сейчас спросили о чём-то, он к своему стыду не понял бы и не смог ответить. Интересно, заметила ли Ночной Цветок стеснение дорогого гостя? Наверное, нет, мало ли как ведут себя за едой там, в далёком городе.
Тем временем добрая Тоналлашочиатль умилялась скромностью и немногословностью жреца. Показывая пальцем на священника, женщина рассказывала мужу о том, какой он тощий, как и Чикуатемок, и как надо хорошо их кормить, а то вконец исхудают. Куаутлапочин согласно кивал жене и не пытался возражать, а та подкладывала мужчинам всё новые и новые куски тушёного мяса, а также свежеприготовленные тортильи. Сын вождя попытался урезонить мать. Но та отмахнулась и сказала: "Там у них в городе пусть ведут себя, как хотят, а здесь у собственного очага я - хозяйка. Здесь моё место. Я уже старая женщина, в Тламанакальпан не поеду, а тут меня всё равно уже бесполезно чему-то учить", - и рассмеялась.
После ужина молодой воин проводил гостя до его хижины. Ночью улицы обезлюдили, дневная суета сменилась абсолютным покоем и безмолвием. Ни одного огонька не видать. У самой двери дома, помня о неловком положении приятеля за едой, Несауальтеколотль сказал: "Знаешь, а твоя мама просто чудесная. Передай ей ещё раз большое спасибо". Друзья попрощались и договорились встретиться завтра утром на строительстве пирамиды.
Глава 6. Недобрый взгляд
Голодная Сова буквально валился с ног. Столько событий за один день: схватка с крокодилом, прибытие в деревню тоуэйо, встреча с товарищем, знакомство с вождём, его доброй вечно смеющейся женой и красавицей-дочерью, да и о местной кухне забывать не стоит. Собак ели и на Родине, но местные травы и плоды молодой мужчина ещё никогда не пробовал. Обессиленный, но довольный, жрец сел на циновку в углу, сбросил сандалии, разделся и удобно свернулся калачиком под собственным плащом. Засыпая, парень думал о матери, она осталась далеко в Ойаменауаке. Гордая и властная женщина, потомственная аристократка, такая холодная не только к окружающим, но и к собственному сыну, не могла позволить себе даже улыбки на лице. Несауальтеколотль, кажется, ни разу на слышал её смеха. Вместо ласки и сочувствия - строгость и наказания. И ходила она всегда в чисто белых юбке и уипилли, считая цветные наряды вульгарными и подобающими низменному люду. Никаких вестей от семьи не приходило, ведь Тламанакальпан, понятное дело, не поддерживал отношений с Ойменауаком. Юный жертвователь искренне надеялся, что Кецалькойотль ничего не сделает с его родными. Они ведь даже и не знали о решении сына отправиться вместе с изгнанниками. А мама Чикуатемока совсем-совсем другая. Наверное, от такой уходить было бы труднее. Вскоре мысли стали всё более тягучими и неясными. Сон овладевал разумом, поток сознания иссяк.
Посреди ночи служитель внезапно проснулся от ужасной боли. Будто кто-то, невероятно сильный сдавливал затылок, стараясь расколоть череп. Парень инстинктивно сел на циновке и схватился за голову. В ответ на движение в темя словно вогнали кинжал - лицо скривилось и зубы сжались от невыносимой муки. "Неужели всему виной пища варваров? Быть может меня отравили?" - даже мысли усиливали страдание. Душно, как же душно в проклятой хижине! Голодная Сова попытался встать, но ноги подломились, и молодой мужчина едва успел вытянуть руки и не ударится лицом об пол. Ползти. Медленно переставляя локти и колени, возжигатель копала начал движение вперёд. Один-два, один-два, так, ещё и ещё. Каждый раз новая волна накатывалась на темя и заставляла кровь пульсировать в висках. Молиться? Да, когда такое, даже мысли нужно экономить, не говоря уже о словах. Один-два, один-два, уже лучше. Перевести дух. И снова колено-локоть, колено-локоть, нога-рука. Выход близко - вон как дует из-под занавески. Путь, который любой мог бы преодолеть за пару шагов, показался вечностью. Любое маломальское шевеление сопровождалось настоящим мучением. Пот капал со лба, впитывался в волосы, стекал по носу и разъедал глаза. Наконец-то. Несауальтеколотль сел и из последних сил отдёрнул занавеску. Полегчало. Нет, не сразу, но стало лучше. Как заворожённый, юноша глядел в ночное небо, юбку богини Ситлальиникуэ. Вон там, семь ярких звёзд - наш владыка Тескатлипока, а та белая полоса, тянущаяся поперёк до самой линии горизонта - облачный змей Мишкоатль. А вот и Сенцонуицнауа (7) - злобные дети, замышлявшие убить собственную мать. Свежий ночной ветер ударил в лицо священнику. "Спасибо тебе, Йоуалли Ээкатль", - прошептал жертвователь и из уголка глаза по щеке покатилась одна единственная слезинка.