Вольф Мессинг. Судьба пророка
Шрифт:
Юровский, как большевик и руководитель расстрела, собрал нажитые на поте трудового народа ценности в чемодан и закопал его в огороде, поскольку к Екатеринбургу приближались белогвардейские части. А после победы красных войск передал чемодан военному начальнику. Без описи, поскольку не знал названий собранных вещей. Среди них обнаружил он металлическую конфетницу. Считая ее ненужной красному воину безделушкой, сунул в карман и через год подарил на день рождения дочери брата. А безделушка оказалась произведением известного мастера Фаберже и стоила кучу денег. Племянница Юровского продала ее за гроши коллекционеру, понимавшему толк в искусстве, и отнять у него конфетницу
– Ну и что сделали с Юровским? Его как наказали? – поинтересовался Леденцов.
– За что? – удивился генерал. – Откуда честный большевик, революционер, слыхом не слыхавший о каком-то Фаберже, мог знать о действительной стоимости его произведений, находившихся в руках буржуазии? Юровский до конца жизни ездил по Уралу от общества «Знание» и читал лекцию «Как я убил царя». Вдруг у него появился соперник, который утверждал что не Юровский, а он прикончил царя. Каждому хотелось славы. Дело чуть не дошло до суда. Я к вам почему приехал? Задерживайте не только тех, кто пытается проникнуть на нашу землю, но и тех, кто пытается ускользнуть от нас. Евреи не побегут. Им там прямая дорога в концлагеря и душегубки. И коммунисты тоже, их там почти приравнивают к евреям. Могут махнуть самые что ни на есть русские люди. Не душою, а по паспорту. Богачи с золотом или художественными ценностями – бриллиантами, жемчугом, картинами, хрусталем, марками, посудой… Всего не перечислишь. Задерживайте и обыскивайте всех.
– А если наш, извините, товарищ генерал, если наш?..
– Понимаю, – сказал генерал, – о наших мы, как обычно, будем предупреждать вас заранее и определять коридор перехода. Кстати, у одного из коллекционеров хранится портрет Николая Второго кисти Ильи Репина. Никак не разыщем.
– Если попадется, проткнем Николашку штыками! Всей погранзаставой. А картину, как вредную социалистическому строю, сожжем дотла!
– Ни в коем разе! – грозно прошипел генерал. – Картина Ильи Репина! За нее на Западе большущие деньги дадут. Тем более она с Николашкой. Сплавим ее через наших резидентов, продадим за валюту, а на вырученные деньги купим сельхозтехнику или завербуем новых агентов. Так что бдите! В обе стороны! – поднимаясь со стула, напутствовал Леденцова генерал.
– Служу Советскому Союзу! – с гордостью отрапортовал Леденцов, проводил генерала до машины и опасливо посмотрел на идущие по небу хмурые тучи.
Получив новую установку от начальства, он вызвал недавно задержанных. Три еврея, представшие перед ним, богатыми не выглядели, а один, в одежде, покрытой грязью, даже внушал отвращение.
«Грязный еврей», – подумал о нем Леденцов.
– Волею обстоятельств он, хирург, пробирался к вам через канализационную систему, – неожиданно для Леденцова, путая русские и польские слова, проговорил Мессинг. – Он бежал из Варшавского гетто! Он – герой!
Леденцов поразился, что длинноволосый человек прочитал его мысли, растерялся и пролепетал казенные слова:
– Мы пленных не признаем. Надо биться с врагом до последней капли крови, а не сдаваться ему.
– Я не сдавался, – сквозь зубы вымолвил еврей из гетто, – я хочу просить ваше военное начальство прийти к нам на помощь. Меня послали товарищи. Они собираются поднять восстание, на подготовку остаются не месяцы, дни, мы безоружные и без вашей поддержки…
– Мы начеку, но не воюем с Германией, – сухо заметил Леденцов, –
Седой как лунь еврей расстегнул ворот рубашки и снял через голову цепочку с магендоведом.
– Это религиозный знак. Серебряный. Наша семейная реликвия. Прадед передал деду, дед – отцу, отец – мне…
– А серебро какой пробы? – поинтересовался Леденцов и вдруг почувствовал неодолимое желание вернуть реликвию деду. – Мы атеисты! – Этим утверждением Леденцов задумал обосновать реквизицию, но вслух неожиданно сказал: – Мы уважаем старость. Возьмите свою штуку обратно, дедуля.
– Спасибо, большое спасибо, – стал благодарить Леденцова седой еврей, а начальник погранзаставы не верил своим собственным, только что произнесенным словам. Он намеревался сказать другие, отобрать у старика серебро, но, повинуясь неведомой силе, нарушил приказ генерала и социалистические принципы, отчего, придя в себя через минуту, готов был поверить и в Бога, и в черта.
«Чудеса какие-то, едрена вошь! – подумал Леденцов. – Не какие-то, а определенные, гуманные, – сверкнула у него в голове неожиданная мысль, – вы поступили по-человечески!»
Леденцову показалось, что он заболел, и настолько, что решил сдать дежурство заместителю, но тут его сознание снова поразила чужая мысль: «Что вы будете делать с нами? Отвечайте! Громче!»
Леденцов от страха выпучил глаза, но ответил уверенно, без запинки, словно докладывал генералу:
– Отвезем вас в город, передадим в ГПУ. Старика, как немецкого шпиона, наверняка поставят к стенке или сошлют в лагерь для доходяг, на полный срок. Сдавшегося в плен отправят на Север, в Коми АССР, на угольные шахты. А третьего – с ним я пока не разобрался, с ним еще поработаем, пощупаем, что он за птица и почему перешел границу.
Вольф Мессинг сделал шаг вперед и вынул из заднего кармана брюк объявление о его розыске и премии за поимку.
Леденцов оцепенел от прочитанного. С одной стороны, он не верил в чудотворцев, гадалок, предсказателей судеб и прочую чепуху, но, с другой стороны, сам вел себя как загипнотизированный. Даже разгласил государственную тайну, выдав секреты ГПУ. И тут же Леденцова поразила мысль, что длинноволосый разыгрывает его, маскируется под врага Гитлера, а на самом деле подослан им как шпион, чтобы легализоваться в СССР.
«Я не шпион, а ясновидящий Вольф Мессинг», – отпечаталось в сознании Леденцова, но он, поборов чуждое воздействие, вымолвил быстро, пока хватало воли и сил:
– А почему я о вас ничего не знаю?
– Я не выступал в вашей стране, – сказал Вольф Мессинг, – и не удивлюсь, если окажется, что вы не знаете доктора Фрейда.
– Из Кремлевской больницы, наверное, – предположил Леденцов. – Я туда не прикреплен. Далековато. Да и чином не вышел. У нас на заставе работает свой хороший врач-фельдшер Оноприенко. Знающий доктор. Нашу сторожевую овчарку вылечил от фурункулов!
Мессинг усмехнулся:
– А Кафку читали?
– Ни Кафку, ни Библию, никакую другую вредную литературу в библиотеке не держим! – с гордостью произнес Леденцов. – Мы читаем пролетарского поэта товарища Демьяна Бедного, который живет и пишет в самом Кремле, читаем, перечитываем и очень уважаем!
Мессинг хотел сказать, что впервые слышит о таком поэте, увлекается Верхарном, но передумал и признался, что очень устал, болит тело, и, вздохнув, впал в каталепсию, предварительно улегшись на скамейку.