Волга - матушка река. Книга 1. Удар

Панферов Федор Иванович

Аким Морев, академик, Ларин, Николай Кораблев — все рассмеялись так громко, что перепугались: не обратят ли на них внимание? Но бояться было нечего: в зале разговаривали, смеялись, то есть вели себя так, как люди ведут себя в любом театре перед началом спектакля.

— Да он разучился даже говорить. Бывало, умел, — с грустью произнес Ларин.

2

Малинов потратил на доклад шесть часов…

После обеденного перерыва открылись прения…

На трибуне появился заведующий отделом пропаганды горкома Смельчаков, человек толстоватый, с круто задранным лбом, в очках. Подражая в жестах Семену Малинову,

так же оттопыривая и вбирая губы, он решил сразу схватить быка за рога и начал с искренним будто бы возмущением:

— Товарищ Малинов, так сказать, сделал великолепнейший доклад, высказал глубочайшие мысли, произвел научнейший анализ всех событий, проистекших в этом году. Мало того, он, так сказать, обозрел целое десятилетие — со дня нападения оголтелых врагов на нашу страну и по сей день. Это, я бы сказал, для Приволжской области историческое выступление.

— Тянучка! — невольно вырвалось у кого-то с яруса.

Смельчаков взвился пуще прежнего:

— Вот-вот-вот! Вот доказательство, распад, так сказать, внутреннего ощущения у присутствующих.

— Ты чего городишь? В чем обвиняешь? — снова крикнул кто-то.

— Как и кто мог не слушать столь великолепнейший доклад товарища Малинова, героя обороны Приволжска? — еще напыщенней заговорил Смельчаков. — Меня удивляет, меня поражает, меня оскорбляет поведение тех, кто своим шумом, разговорчиками мешал докладчику доносить до нас, граждан области, умнейшие, нужнейшие мысли! — выкрикивал Смельчаков, делая угрожающие жесты.

Но самое невероятное было то, что, слушая выступление Смельчакова, Малинов порою одобрительно кивал головой и однажды у него даже выступили слезы на глазах.

— Не пьяный ли? — спросил Ларин.

— Похоже на то, — ответил академик.

— Ну, нет! — возразил Николай Кораблев. — Играет: слезой хочет нас прошибить.

Смельчаков сошел с трибуны несколько растерянный: ни одного хлопка из зала. А председательствующий уже предоставил слово маленькому, взъерошенному человечку, тоже работнику аппарата горкома партии. Он не взошел, а взлетел на трибуну. И Акиму Мореву показалось — этот сейчас одернет Смельчакова, но человечек, пристукивая кулачком по трибуне, сразу же начал восхвалять достоинства Семена Малинова.

Следом за ним председательствующий предоставил слово директору треста совхозов Лосеву. Этот был крупен и всем видом, особенно толстыми ногами в белых парусиновых брюках, напоминал молодого слона: шел к трибуне медленно, покачиваясь, а когда входил по ступенькам на сцену, то все услышали, как доски под ним, попискивая, заскрипели.

«Солидный и, вероятно, по-солидному выступит», — решил было Аким Морев, но Лосев, брезгливо искривив губы, заговорил:

— Есть еще в наших партийных рядах такие вертопрахи. Им все не так, от всего нос воротят. Скажем, доклад Семена Павловича Малинова — что? Вклад в наше сознание? Вклад — факт…

И Акиму Мореву до боли в сердце стало тоскливо.

«Да что же это? Неужели так и пойдет? — подумал он и вдруг вспомнил те далекие годы — годы борьбы с врагами народа. — Те отряжали в подспорье своим авантюристическим попыткам подобных же хвастунишек, лизоблюдов. Их тогда звали заводилами: предварительно накачивали и выпускали там, где надо. Но то делали враги народа. Ныне заводилы — редкость. А Малинов? Ему-то они зачем? Ведь ясно, этих заводил кто-то предварительно накачал. Кто? Сам Малинов? — И Аким Морев стал внимательно

разглядывать членов бюро обкома, сидящих за столом президиума, и уловил: глаза Сухожилина через стеклышки пенсне поблескивали, как у тренера, когда тот наблюдает в ходе состязания за своими воспитанниками. — Он. Он. Сухожилин накачивает их, — догадался Аким Морев и еще больше погрустнел. — Зачем же все это?.. Неужели Малинов не понимает, что подобные люди, восхваляя его, этим самым готовят ему падение? Неужели так и дальше пойдет?» — прислушиваясь к выступлению нового оратора, думал Аким Морев, рассматривая людей в партере и на ярусах. «Кто они? Кто?» — задавал он бесчисленное количество раз сам себе вопрос, всматриваясь в лица участников пленума, подмечая только одно: пока тот или иной заводила восхваляет Малинова времен войны, взгляды большинства участников пленума устремлены куда-то вдаль, в прошлое: казалось, люди с грустью вспоминают хорошего, но уже умершего человека. Но как только заводилы принимались восхвалять вот этого, нынешнего Малинова, участники пленума начинали гудеть, как гудит приближающаяся буря на море.

Аким Морев еще не понимал всего того, что происходило в зале. Но это великолепно понимал Малинов. Он и Сухожилин видели, что план проведения пленума, так тщательно разработанный ими, срывается: даже самые рьяные заводилы и те выступлениями своими напоминали игрушечные паровозики: побежит, побежит, крутанется на месте и замрет, — вот почему Малинов поднялся из-за стола и, несмотря на то, что до вечернего перерыва оставалось еще больше часа, заявил:

— Государственные дела требуют срочного сбора бюро обкома.

После этого члены бюро обкома отправились в кабинет Малинова. Что там происходило, никто из посторонних не знал: Малинов не разрешил присутствовать не только стенографисткам, но даже и ближайшему своему помощнику, Петину. Этот сидел за столом и привскакивал, когда кто-либо появлялся в приемной.

— Нельзя! Нельзя! Русским языком говорю! Даже тут торчать нельзя! — кричал он.

Часов в двенадцать ночи первым из кабинета Малинова вырвался раскрасневшийся, чем-то страшно возмущенный, секретарь обкома по промышленности Пухов и, роняя по пути бранные слова, покинул приемную.

3

Поздно вечером, сидя дома за чаем, Иван Евдокимович возбужденно говорил:

— Ну, что? Послушали докладик? Каков, а! Я ему за такой докладик штанишки спустил бы и нашлепал.

— Что это вы? — хмуро возразил Аким Морев, думая о своем.

— Шесть часов отнял у людей. Да у каких? На пленуме — секретари райкомов, директора заводов, институтов. Человек двести будет! Умножьте двести на шесть, получится тысяча двести часов. Тысячу двести часов скушал Малинов. Да каких часов, у кого? У разума области, — и академик раскатисто засмеялся. — Я бы ему предложил: следующий «установочный» делать по радио. Что вы молчите, Аким Петрович?

— Почему по радио?

— А там проще: не хочешь слушать, выключи приемник. Все-таки что вы грустите, Аким Петрович?

— Не грущу. Нет. Хуже. Вот вы говорите — разум области, двести-то человек. Разум ли те, кто выступал с трибуны?

— То жучки. Жучки, дорогой мой. Страшные люди: любого подточат, только поддайся. Есть такой древесный жучок. Построили дом и не заметили, как в стену положили бревно, зараженное жучками… и, глядишь, через несколько лет дом рушится: все бревна жучки проточили.